Апокалипсис нашего времени о чем
Критика работы В. Розанова, Апокалипсис нашего вре
Критика работы В. Розанова, «Апокалипсис нашего времени».
(Статья дискуссионная, посвящается работе выдающегося русского мыслителя и поэта, символиста В. Розанова, «Апокалипсис нашего времени»).
Я не социолог, я уже презираю социологию. Я хочу просто РАЗОБРАТЬСЯ. И для этого, я открываю книгу В. Розанова «Апокалипсис нашего времени», вместе с вами.
2. Апокалипсис нашего времени.
Просто читаем и молчим.
«В европейском (в том числе и в русском) человечестве образовались колоссальные пустоты, и в эти пустоты проваливается все и вся: троны, классы сословия, труд и богатства. Все потрясено, все потрясены. Все гибнет, вся гибнет. Но все это проваливается в пустоту души, которая лишилась ДРЕВНЕГО содержания!» – так начинается работа В. Розанова. Это первая ее фраза.
Без комментариев…
«Пустота души»…
Запустение духа и потеря веры…
Вот причина «Кали Йоги», вот причина всех и вся «перестроек».
Я как историк, добавлю: причина «запустения души» заключается как раз в предшествующей эпохе, а именно… в Застое.
«Русь слиняла в два дня. Самое большее – в три»
Без комментариев…
«Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей… Что же осталось-то? Странным образом – буквально ничего».
«Остался подлый народ, из коих вот один, старик лет 60-ти, (и такой серьезный), Новгородской губернии, выразился: «Из прежнего царя надо бы кожу по одному ремню тянуть». Т. е. не сразу сорвать кожу, как индейцы скальп, но надо ПО-РУССКИ – вырезывать из кожи ленточка за ленточкой»
Без комментариев…
Вот так обрисована «перестройка» оного времени и нашего тоже.
Самое смешное заключается в том, что я (уже Лев Вишня) ни как не могу осознать все происшедшее с нашей страной как «трагедию». Все и вся закономерно, все и вся абсолютно банально и предельно естественно. Тот же дикий и безнравственный народ, та же дикая и безнравственная власть. Народ-власть, власть-народ. Взгляд историка. Все закономерно.
И НИКАКОЙ ЖАЛОСТИ НЕ ВОЗНИКАЕТ (у меня естественно, а не у В. Розанова).
Вот тут начинается наконец диспут.
Если что-то и было у нас, то это – литература.
Сейчас меня (Льва Вишню) обвинят… в ностальгии. Нет, дело не в ностальгии. Совсем не ней. Дело в сознании масс. Итогом всего советского периода и самым значительным его итогом стала… грамотность населения. Народ научился читать. Думать не научился, но сие то же прейдет, нужно просто время. Писателей уничтожали, стирали в памяти, а «самиздат» публиковался. «Кухонные разговоры» – велись! «Голоса» слушались, хотя и не внимательно, без понимания скрытого: «мы хотим только одного, что бы вы все подохли, все без остатка и памяти!». Именно это и был скрытый текст всех «Радио Свобода». В. Войнович, живя за границей, рассуждал, «почему Америка не хочет «бомбить» Советский Союз?». И приходил к закономерному выводу: «что в Америке слишком много либералов!»…
Без комментариев…
А вот А. И. Солженицын удивлялся тому, что США вывели войска из Вьетнама…
То же «без комментариев»…
Мы их всех читаем…
Без комментариев…
Это «мы хотим, что бы вы все сдохли без остатка», просто перло из ИХ голосов!
«Белые всегда остаются белыми» – Н. Бонапарт.
Без комментариев…
Самое главное в русской литературе, как раз и заключается в том, что она сумела таки описать ЛЮБОВЬ. Любовь трепетную и нежную, искреннюю и платоническую. А не похабно порнографическую, как у американцев.
Так что, читайте Л. Толстого, читайте Достоевского, читайте Тургенева, а не читайте Сорокина, не читайте Пелевина… можете не читать даже Льва Вишню, я все равно знаю меньше про любовь, чем ТОТ ЖЕ Тургенев.
3. И разверзалась бездна…
«…И уходит от земли…
— Да, но не Божий ты человек. И земля, на которую ты надеешься, ни чего тебе не даст. И за то, что она не даст тебе, ты обагришь ее кровью…»
«Нигилист – это Каин: есть Каина земля, а есть Авеля. И твоя русский человек земля – Каина»
Формула нигилизма.
Вот тут ремарка. Победить в «холодной войне» можно было только одним способом. Война было ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ, а на такой войне побеждает только та идеология, которая больше дает. Это прям как маркетинг: чем сильнее реклама и качественней рекламируемый продукт, тем быстрее продается этот продукт. «Холодная война» была войной двух точек зрения на бизнес. И не более того. Западная идеология давала своим гражданам больше, поэтому она и победила.
Одна разница между мною и В. Розановым. Я живу в эпоху после строительства великих пирамид, а стало быть, менее подвержен «самобичеванию», предшествующему любой подобной эпохе и отношусь спокойней к любым историческим результатам (как и все мои современники).
Первая Мировая война мне лично кажется совершенно «смешной». Действительно, как можно всерьез умирать за колонии в Африке или проливы в Средиземное море? Это не темы для смерти. Это темы для политики и не более того. Этот дележ ничтожен.
Другое дело борьба во «имя нации» или «против фашизма». Это на порядок выше и серьезней по содержанию. Это БОРЬБА ИДЕАЛОГИЙ! Борьба разных «вер». За веру человек снесет башку кому угодно, не задумываясь… если только он действительно верит. А за проливы? А за Гондурас? Беспокоит меня Гондурас… Пошел он к дьяволу. Как сказал очень точно Деникин в своих мемуарах – «большевизм как зараза распространился и на победителей, и на побежденных. Не было веры ни у кого». Феномен последней глобальной войны – «холодной» заключается именно в том, что она, так же как и Вторая Мировая, была борьбой «за веру».
И из этой (Первой Мировой) совершенно бестолковой и бессмысленной войны и выросла война серьезная и толковая война за веру! Вот он феномен понравившейся пролетарьяту фразы В. И. Ленина: превратим войну империалистическую в войну гражданскую!
Война гражданская – иное дело! Это война ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ!
Почему вера так важна для человека? Все просто: ВЕРА ОПРЕДЕЛЯЕТ БУДУЩЕЕ ПОТОМКОВ! Война за веру, это всегда война за будущее, за то будущее, при котором будут жить дети, и при котором будет продолжаться род. А вовсе не война за како-то сраный Гондурас, который почему-то «беспокоит».
Банальному жителю Европы было не понятно, почему он умирает за Гондурасы, проливы и Марокко, которые ему, ни его потомству, ни чего и ни когда не дадут. В Первой Мировой войне не было веры. Поэтому и фронт развалился.
«Холодная война» была войной двух вер, одна из которых проиграла.
Почему? Это уже не принципиально…
Апокалипсис Василия Розанова
Открывали музей в те «лихие 90-е» без суеты и лишних слов. Без пригласительных билетов и журналистов, без помпы, речей и торжеств по случаю.
Стоял унизительный мороз. Ученый люд, не жалованный и ныне, переминался с ноги на ногу в потертых пальто и вязаных шапочках. Алая ленточка на узком дверном проеме длинным концом вилась по белому снегу…
Сегодняшний хозяин дома категоричен: только после священника. Его ждут. Но он все не идет. Решено покуда пойти на могилу. Водитель автобуса нервничает: время – деньги, но отпускает.
Мы торопимся, скользим по оцепеневшему от холода бревенчатому Сергиеву Посаду.
В храме Черниговской Божией Матери покупаем свечи и ставим у двух огромных, одиноких, наполовину засыпанных снегом, деревянных крестов в нескольких шагах от храма. Расчищаем снег у подножий, читаем: здесь покоятся два великих русских мыслителя – Константин Леонтьев и Василий Розанов.
Сергиев Посад – последний приют Василия Васильевича Розанова. Он переехал сюда с семьей в 17-м, спасаясь от петроградской неразберихи и разброда.
«Вот, друг мой, как революция хороша в «Zoneblanch» (мертвая зона, пустое пространство (франц.)), а пережить ее – такие ужасы, какие только мертвые в силах вынести. Да ведь мы и не живые. «Мертвые души».
Но и здесь подстерегало их суровое испытание: холод и голод. Пятеро взрослых детей не могут найти работу. Буфет сменяли на шесть пудов ржи. Стол – на картошку. Посуду – на яблоки и молоко, одежду — на продукты. Хотя и менять-то не очень давали. Везде стояли оградительные отряды.
После смерти сына от воспаления легких Розанов страшно изменился и ослаб. Спасала только дружба с отцом Павлом Флоренским и историком Юрием Олсуфьевым. И работа над «Апокалипсисом нашего времени» — книгой о последних вещах и последних временах, о конце времен и грядущем Суде.
Она отражала умонастроение Розанова тех дней: в происходящем он видел признаки конца истории, умирания русского человека, без креста и могилы, умирания по причине неуважения к себе и нигилизма.
«Русь слиняла в два дня. Самое большое – в три…
Задуло свечку. Да и это и не Бог, а … шла пьяная баба, спотыкнулась и растянулась. Глупо, мерзко. «Ты нам трагедий не играй, а подавай водевиль».
«Апокалипсис нашего времени» выходит отдельными десятью выпусками (готовилось около ста), уже шестой и седьмой были под угрозой ареста. А десятый, по слухам, — арестован. Издание прекратилось. Но книга дошла да читателя. И была воспринята как пророчество.
К моменту переезда в Сергиев Посад Розанов был уже известным писателем и публицистом. Его книги «Уединенное» и «Опавшие листья» стали в один ряд с произведениями великих представителей российской словесности.
Он познал счастье быть любимым писателем. И теперь, у роковой черты, кто-то нет-нет да и вспомнит о нем, поддержит. Однажды, когда зимой уже совсем замерзали, незнакомый железнодорожник Новиков прислал целый воз березовых дров и спас этим жизнь.
«Что-то золотое брезжится мне в будущей России. Какой-то в своем роде «апокалипсический переворот» уже в воззрениях исторических не одной России. Но и Европы… и что-то завершающее мне брезжится в последних днях моей жизни».
«Есть что-то враждебное в стихии холода организму человеческому, как организму теплокровному… Душа его становится грубою, жесткою, как гусиная кожа на холоду. Вот вам и «свобода человеческой личности». Нет, душа свободна — только если в комнате тепло и натоплено».
В ужасных условиях он умирал. В доме холод нестерпимый. Накрыли его всеми шалями и шубами, какие только нашлись, а на голову надели нелепый розовый капор, в которых прежде дамы ездили в театр. Так он лежал под грудой тряпья, худой, маленький, бесконечно жалкий и трогательный в этом комичном розовом капоре. Он не жаловался, ничего не просил, только иногда говорил, точно сам с собой, «по-розановски»: «Сметанки хочется… Каждому человеку в жизни хочется сметанки».
Эти слова были последними «опавшими листьями» Розанова.
Похоронили его, согласно его желанию, рядом с могилой Константина Леонтьева.
…Возвращаемся к дому. Водитель отводит не больше десяти минут на осмотр: время – деньги. По узкой деревянной лестнице (двоим — не разойтись) поднимаемся по нескольку человек на второй этаж в крошечную комнатку, чьи стены – единственный экспонат, помнящий старого хозяина. Пара фотографий и бесценная рукопись – щедрый дар музею В.Г. Сукача, известного публикатора и исследователя розановского творчества. Места для остальной экспозиции «не хватило». Ее вытеснили, «по щедрости» спонсоров, аляповатые пейзажи маслом неизвестного современного живописца: время Денег! Но мы низко кланяемся этим людям за поддержку и помощь, за то, что откликнулись по первому зову организаторов, почувствовав, что дело увековечивания памяти великого соотечественника – дело верное.
Автобус нетерпеливо ревет. Народ потихоньку подтягивается. Из окна вижу: создатели музея – московские студенты, как петушки, наскакивают друг на друга, греются, хохочут. Совсем мальчишки. А ведь, поди ж ты, именно им пришло в голову организовать музей писателя с мировым именем. Один из этих ребят – Григорий Вильховченко – наследник владельца дома. Теперь это дача его семьи. Узнал случайно, кто здесь жил до него, заинтересовался судьбой и творчеством Розанова и настолько был потрясен, что решение принял без колебаний – безвозмездно передать комнаты под музей (это в наше-то время!). С друзьями разыскал спонсоров – Ассоциацию «Искусство народов мира» и Акционерный банк малого бизнеса, связался с исследователями…
Низкий поклон всем за тот благородный порыв.
Апокалипсис нашего времени
Творческое наследие русского мыслителя, писателя и публициста Василия Розанова (1856–1919) удивляет своим масштабом и многогранностью. Его оригинальные и нетрадиционные взгляды на историю, религию, мораль, литературу вызывали яростную полемику современников. В годы Советской власти имя Розанова было предано забвению, его труды не печатались, творчество не привлекало внимания исследователей. Подверженный пессимизму, в набросках «Апокалипсис нашего времени» (1917) Розанов с отчаянием и безнадёжностью принимает неизбежность революционной катастрофы, полагая её трагическим завершением российской истории.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Апокалипсис нашего времени предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Розанов в контексте эпохи
Он умер в Сергиевом Посаде близ Троице-Сергиевой лавры 23 января 1919 года (по новому стилю это было 5 февраля). В Сергиев Посад Розанов с семьей переехал из Петрограда, после того как в августе 1917 года его друг философ П.А. Флоренский подыскал им квартиру в доме священника Беляева.
На дровнях, покрытых елочками, гроб, после отпевания в приходской церкви Михаила Архангела, отвезли на кладбище Черниговского скита; похоронили Розанова рядом с могилой философа К.Н. Леонтьева (1831–1891), близкого по духу ему человека, с которым он много переписывался в последний год жизни Леонтьева. В 1923 году кладбище при Черниговском ските было срыто и, несмотря на официальную охранительную грамоту от Реставрационных мастерских Москвы, могилы К.Н. Леонтьева и В.В. Розанова уничтожены. Черный гранитный памятник Леонтьеву разбит в куски, а крест на могиле Розанова сожжен. На нем была надпись, выбранная из Псалтири П.А. Флоренским: «Праведны и истинны пути Твои, Господи!». Благодаря дневниковой записи М.М. Пришвина место могил Розанова и Леонтьева было определено и в 1992 г. на них установили кресты.
Как-то незадолго до смерти дочь Таня спросила его: «Папа, может быть, ты отказался бы от своих книг «Темный Лик» и «Люди лунного света»?». Но он ответил несогласием, считая, что в этих книгах есть что-то верное и важное.
Дело производством можно было прекратить, но нельзя было прекратить воздействие книг и мысли Розанова. М. Горький назвал его «самым интересным человеком русской современности». После смерти Розанова в ответ на просьбу его дочери написать очерк о нем Горький отвечал: «Написать очерк
Направление мысли Розанова во многом сходно со взглядами Ф.М. Достоевского, хотя он жил уже в иную эпоху и не мог просто следовать за любимым писателем. Да и судьбы их наследия в чем-то схожи. Многие современники, как известно, отвернулись от Достоевского-почвенника, и он долгое время оставался «под подозрением» в среде либеральной интеллигенции. Минуло почти столетие, прежде чем Достоевский был справедливо оценен и воспринят нашей культурой. И почти столько же времени потребовалось, чтобы начать понимать и издавать Розанова.
Но время даже для «нескольких слов» о Розанове было неподходящим.
В последнее время наследие замечательного писателя, философа и публициста В.В. Розанова вызывает возрастающий интерес, появляются все новые и новые публикации о нем. После долгих десятилетий искусственного забвения, а точнее сказать — запрещения, Розанов вновь становится органической частью русской культуры.
Так, как говорил с читателем (или «без читателя») В.В. Розанов, не говорил никто. В этом его оригинальность и неповторимость как мыслителя. «Ну а мысли?»… «Что ж, мысли бывают разные», — отвечал он.
«Слово о полку Игореве» Розанов назвал «великим течением несказанных природных сил»; оно явилось для него первым памятником отечественной словесности, заговорившим
0 русской земле. Тема же эта — одна из постоянных и наиважнейших во всех его сочинениях. И другая, тесно с нею связанная, — о семье, о том, как складывается семейная жизнь русского человека. Дайте мне только любящую семью, провозгласил Розанов в книге «Семейный вопрос в России» (1903), и я из этой ячейки построю вам вечное социальное здание. Понятие семьи стало краеугольным камнем философского и художественного мышления Розанова.
Вслед за книгой «О понимании» Розанов собирался писать такую же по величине работу под названием «О потенциальности и роли ее в мире физическом и человеческом». Потенция, считал он, это незримая, неосуществленная форма около зримой, реальной. Мир — лишь частица «потенциального мира», который и есть настоящий предмет философии и науки. «Изучение переходов из потенциального мира в реальный, законов этого перехода и условий этого перехода, вообще всего, что в стадии перехода проявляется, наполняло мою мысль и воображение» [41]
Апокалипсис нашего времени о чем
Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2020
Об авторе | Наталья Юрьевна Казакова родилась в Москве. Окончила факультет журналистики МГУ, кандидат филологических наук. Круг интересов: русская литература ХIX и начала ХХ веков, история русской журналистики, творчество Ф. Достоевского и В. Розанова. Автор ряда статей в академических изданиях, в журнале «Вопросы литературы». Автор книги «Философия игры: Василий Розанов — литературный критик газеты А.С. Суворина “Новое время”» (М., 2001). Живет и работает в Нью-Йорке.
— Пора одевать шубы и возвращаться домой.
Что же противопоставляет Розанов «лунному христианству»? Единственной надеждой для него становится Солнце, к которому он обращается как к первоначалу всего и которое, в отличие от огня Христова, спасет мир. Это почти языческое поклонение Солнцу приводит Розанова снова к теме Эроса и обожествления пола.
«Попробуйте распять Солнце.
И вы увидите, который Бог.
Одно то, что неприлично — одно это только и прекрасно, возвышенно, религиозно.
Конечно, все претензии Розанова к христианству не сводятся только к кругу тем о поле и Эросе. Мучимый острым чувством эсхатологии мира (это прежде всего было связано с разрушением и концом его России), с которым он проживает в эти годы, Розанов страдает от глубоких противоречий, которые он находит в мире христианства и Египта. И выбирает последний, спасаясь в иллюзии тепла, добра и жизни от наступающего ужаса небытия, которое готовила ему реальность. Ведь бунт Розанова против христианства, несмотря на жесткость его богохульных суждений, лежит скорее в сфере трансцендентного. В реальной жизни, по словам Шестова, только один из всех русских писателей, Розанов, «умеет произносить имя Божье». Так, наблюдая апокалипсис в окружающей жизни, в полном отчаянии и боли Розанов обращается именно к Христу, предъявляя ему последний счет, оплаченный неимоверным страданием своего бытия и быта.
1 Розанов В.В. Революционная Обломовка // Розанов В.В. Религия. Философия. Культура. М., 1992. С. 357.
3 Розанов В.В. Последние листья. М., 2000. С. 51.
4 Розанов В.В. О поклонении Аписам у древних египтян // Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 2000. С. 296.
5 Гиппиус З.Н. Черные тетради // Гиппиус З.Н. Дневники. М., 1999. Т. 1. С. 163.
7 Розанов В.В. LA DIVINA COMEDIA // Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 2002. С. 45.
8 Розанов В.В. Как мы умираем // Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 2002. С. 8.
10 Розанов В.В. О Гоголе // Розанов В.В. Легенда о Великом Инквизиторе Ф.М. Достоевского. М., 1996. С. 142.
11 Розанов В.В. Рассыпанное царство // Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 2002. С. 6.
12 Розанов В.В. Апокалиптика русской литературы // Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 2002. С. 158.
13 Там же. С. 159–161.
14 Розанов В.В. Как мы умираем // Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 2002. С. 8.
15 Розанов В.В. Вечное афродизианство // Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 2002. С. 226.
16 Розанов В.В. Общая концепция // Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 2002. С. 194.
18 Бердяев Н.А. Самопознание. М., 1990. С. 213.
19 Розанов В.В. Солнце // Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 2002. С. 334.
20 Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 2002. С. 44.
21 Розанов В.В. — Каблукову С.П., Сергиев Посад, 31.10.1918 // Columbia University Libraries, Bakhmeteff Archive, Gen Ms Coll Rozanov.
22 Розанов В.В. — Каблукову С.П., Сергиев Посад, 04.11.1918 // Там же.
23 Розанов В.В. — Каблукову С.П., сентябрь–октябрь 1918 // Там же.
24 Розанов В.В. Последние времена // Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 2002. С. 13.
25 Флоренский П.А. — Лутохину М.И., 5–6 сентября 1918 // Розанов: Pro et Contra. Кн. II, СПб., 1995. С. 317.
26 Розанов В.В. Мимолетное. М., 1994. С. 23.
Дмитрий Быков_Лекция_Василий Розанов_Апокалипсис нашего времени
Ну, здесь приходится мне для начала признаться в том, что Розанова я не люблю. Казалось бы, какое отношение это имеет к предмету разговора, но просто мое дело предупредить. Предупредить еще и потому, что вот насколько я не люблю Розанова вообще, настолько я люблю «Апокалипсис нашего времени». Может быть, потому, что это единственный текст, где все минусы его книг — фрагментарность, несколько нарочитая, на грани эксгибиционизма, исповедальность, такая избыточная честность, без какой-то попытки отсеивать что-то в себе и в своих текстах — где все это становится плюсами. Розанов написал самую жалобную книгу, самую горькую. Это книга — одна бесконечная горькая жалоба слезная, ну и ничего не поделаешь, это впечатляет.
«Русь слиняла в два дня, самое большее — в три. Даже «Новое время», газету, нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь. Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей. Подобного потрясения никогда не бывало, не исключая «Великого переселения народов». Там была — эпоха, «два или три века». Здесь — три дня, кажется даже два. Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска и не осталось рабочего класса. Что же осталось-то? Странным образом — буквально ничего. Остался подлый народ, из коих вот один, старик лет 60 «и такой серьезный», Новгородской губернии, выразился: «Из бывшего царя надо бы кожу по одному ремню тянуть». То есть не сразу сорвать кожу, как индейцы скальп, но по-русски, вырезывать из его кожи ленточка за ленточкою. Что ему царь сделал, этому «серьезному мужичку»? Что, в сущности, произошло? Мы все шалили. Мы шалили под солнцем и на земле, не думая, что солнце видит и земля слушает. Серьезен никто не был, и, в сущности, цари были серьезнее всех, даже Павел, при его способностях, «трудился» и был рыцарь. И, как это нередко случается, — «жертвою пал невинной». Вечная история, все сводится к Израилю и его тайнам. Но оставим Израиль. Сегодня дело до Руси. По содержанию литература русская есть такая мерзость, такая смесь бесстыдства и наглости, как ни одна литература. В большом Царстве, с большой силой, при народе трудолюбивом, смышленом, покорном, что она сделала? Народ рос первобытно с Петра Великого, а литература занималась, «как они любили» и «о чем разговаривали». И все «разговаривали», только «разговаривали». Никто не занялся тем (и я не читал в журналах ни одной статьи), что в России нет ни одного аптекарского магазина, что мы не умеем из морских трав извлечь йоду, что горчишники у нас французские. А то, что церковь первая развалилась, я и ей это, кстати, по закону»
«Апокалипсис нашего времени» книга истерическая, никто не спорит. Это книга, которая не устанавливает причины, по большому счету, которая не анализирует ситуацию. Это книга-рыдание, и больше всего она похожа на ремизовский цикл «Подстриженными глазами», потому что, пожалуй, только Ремизов был настоящим учеником Розанова, многому у него научился и оставил о нем прекрасные воспоминания «Кукха. Розановы письма». Кукха, в ремизовской мифологии, странной и немножко сумасшедшей, это такая живая влага жизни, такой своего рода сперматический бульон, в который все погружено. Вот иссякание этой влаги и есть причина гибели Розанова, потому что не осталось ничего, ради чего стоит жить. Розанову в это время всего-то 62 года, по нынешним временам он молодой человек. Но 1918 год сделал его глубоким старцем. «Апокалипсис» полон молитвенных, умоляющих обращений к читателю, что одно спеченое яйцо, одна горсть муки могут спасти день мой, помоги, читатель, своему писателю, что-то провидческое видится мне в моих последних днях. Действительно, что-то провидческое, потому что участь-то России он понял, он понял страшную вещь. Конечно, русская революция была для кого-то радостью, для кого-то торжеством, это в любом случае великое событие. Но понял он главное — Россия-то кончилась. То, что будет потом, это не Россия. Мы можем любить эту политическую систему, мы можем ее не любить, кто-то радовался, наверное, тому, что она погибла, как радовался Маяковский, «Я не твой, снеговая уродина», потому что для него это просто снеговая тюрьма, огромная каторга. А кто-то в ужасе был. Можно любить русскую цивилизацию, можно не любить, но она кончилась, ее возродить нельзя. Вот Розанов это понял. Все, что будет потом, это будет не она. Ну, а то, чем занимаются сегодняшние русофилы, это вообще копание в трупе, это просто вампиризм настоящий. Это попытка из мертвого сделать живое, но вдохнуть жизнь в это мертвое они не могут, они работают с призраками. Розанов первый, кто зафиксировал конец русской цивилизации. И это очень трагическое событие, потому что в мире стало меньше одной, очень важной краской. Ну пусть в этой цивилизации иногда невыносимо было жить, а иногда она достигала высочайшего взлета, и в культуре, которую Розанов ненавидит, и в религии, и в чисто человеческих своих проявлениях. Ну все, он зафиксировал конец, он сказал, что опускается занавес, железный занавес над Россией. Он впервые употребил это выражение «опускается железный занавес».
Правильный совершенно поступил вопрос о том, что я думаю о розановском моральном облике. Ну как, я цитирую часто его фразу, «я не такой подлец, чтобы говорить о морали», действительно, у Розанова морального облика нету, он у него зыбкий, двоящийся. Вот неужели для того пришла моя душа, чтобы ей на фоне вечного небытия 20 лет погулять, а я бы ее ограничивал. Нет, гуляй, душенька, гуляй, славненькая, говорит он. Розанов, понимаете как, это вот вечный вопрос о том, что есть прекрасное. Кто-то говорит, что прекрасное, оно должно быть эстетически пропорционально, совершенно. Кто-то говорит, что прекрасное должно быть полезно. Ну вот Ефремов пишет, что загнутые ресницы прекрасны, потому что они лучше предохраняют от снега, прекрасное прагматично. Чернышевский утверждает, что прекрасно все здоровое и ужасно все больное. А есть гегелевское понятие прекрасного, которое сводится к тому, что чем полнее выражена суть предмета, тем это вот больше прекрасное, цельность стилистическая. Когда мы видим, например, заспиртованного очень такого наглядного, хорошо препарированного скорпиона, ну нам же приятно на него смотреть. Это эстетически цельный скорпион, хотя он ужасно противный, мерзкий. И монстр может быть по-своему совершенен и может быть прекрасен. Вот Розанов, он может быть сколь угодно противен, но он так эстетически цельно запечатлен, мы так чувствуем его запах, мы так его физически видим, что его проза прекрасна. Наверное, да. Я не беру сейчас его теоретические воззрения, его книгу «О понимании», которая очень плохо написана просто, не беру его всякие литературно-критические работы, здесь он на фоне Мережковского, он полный просто совершенно беспомощный ремесленник. Но в самоописании, даже в такой книге, как «Сахарна», даже в такой книге, как «Осязательные и обонятельное отношение евреев к крови», совместной с Флоренским, даже в самых своих мракобесных заблуждениях, он ужасно живой и наглядный. Я не знаю в русской литературе человека, который бы полнее бы отразился в своих писаниях, чем Розанов. Ну разве что Ленин, наверное, полное отсутствие личности отражено в такой же беспрерывной графомании. Но студенты мои совершенно правильно говорят, что Розанов — отец ЖЖ. ЖЖ — это хорошо или плохо? Это отвратительно, но это очень наглядно. А наглядность — великая ценность.
Тут поступил вопрос об участии Розанова в деле Бейлиса. Ну было это участие, что ж мы будем делать вид, что его не было. Розанов, действительно, под одним псевдонимом писал статьи антисемитские, а под другим — вполне себе либеральные, его из Вольфила исключили, из Вольной философской ассоциации за это раздвоение личности. Но он все в рамках своей программы, тысяча взглядов на предмет. Ну что ж, Абрам Терц ведь за то же самое пострадал. Как Андрей Синявский, главный, кстати, исследователь Розанова в 1970-е годы, автор замечательной книги о нем, он печатался как советский филолог, доцент, а как Абрам Терц он печатал совершенно антисоветские произведения. Это тоже раздвоение личности, у Синявского было два глаза, один такой, другой косой, один в Арзамас, а другой на Кавказ. Но у него раздвоение личности было реально, он говорил о себе, что как Абрам Терц я гораздо моложе, у меня усики, кепочка, я в кармане ношу не вечное перо писателя, а перо бандита, и кроме того, Терц высокий и худой. А сам Синявский тоже был худой, но маленький и бородатый, и страшно, страшно насмешливый, с ним трудно было разговаривать. Ну вот и Василий Васильевич, он был в одних своих писаниях один, в других другой. Он писал про дело Бейлиса разные гнусности. Как очень большая часть русской интеллигенции, он верил или делал вид, что верит, в кровавый навет, верил в то, что евреи относятся к крови особым образом и приготовляют пищу тоже обрядовым образом, подмешивая туда кровь, необязательно христианскую. Но вообще отношение евреев к крови его очень занимало, он много гадостей про евреев понаписал. Написал, что еврей, никаких он не имеет, ни особого ума, ни умелых рук, а он имеет только такой скользкий ласковый хоботок, который к вам присасывается и все из вас высасывает. Ну, очень мерзко написано. Ну, он вообще был человек противный, что говорить. Но участие его в деле Бейлиса, оно тоже извиняется, хотя извинения тут не может быть никакого, но вот его статьи, и в частности, эта гнусная книжка про отношение евреев к крови, это как бы извиняется отчасти тем, что он абсолютно честно так думал. Вот профессор Сикорский, например, который в Киеве тоже очень много гадостей по этому делу понаписал, как эксперт, во всяком случае, художественной силы в том, что он понаписал, нету. Это он все писал, что ранение Андрюше Ющинскому, ну, вы знаете дело Бейлиса, они нанесены особым образом, что это было ритуальное убийство, он делал на эту тему подробные медицинские заключения и говорил про намеренное обескровливание трупа, и так далее. Розанов, он брал дело с чисто библейской и чисто литературной стороны. И он как раз утверждал, что есть масса свидетелей, в том числе в Ветхом Завете, что евреи действительно совершают человеческие жертвоприношения. Он был совершенно в этом честен и последователен. Я не думаю, что его книжонка, вышедшая тоже, кстати, тоже под псевдонимом, что она повлияла как-то на процесс, все равно Бейлис был оправдан. Но кровавый навет не был опровергнут. И там есть одна тонкость. Там использованы письма Флоренского, в этой книге, и там Флоренский между прочим говорит очень важные вещи, в этой книге. Там есть очень важные интуиции, озарения настоящие. Он говорит, например, что Ветхий Завет и Новый Завет несовместимы, что их ценности противоположны. Он один из очень немногих, кто анализирует эту проблему. Там много вообще ценных выводов, и стиль Флоренского замечательный, тоже узнаваемый. Так что, вот как бы вам это сказать, Розанов по-человечески всегда противен, а эстетически всегда убедителен. Поэтому он великий соблазн, великий соблазнитель, но тот, кто прошел через этот соблазн, тот будет приличным человеком.
Ну, в общем, в следующий раз мы поговорим о «Черной тетради» Зинаиды Гиппиус.