лучшие татары в москве

Татары и Татарочки Москвы

Группа татарской молодежи Москвы. Является клубом. Тут можно знакомиться, обмениваться новостями о татарской жизни и татарских мероприятиях

московские татары, татары Москвы, татарочки Москвы, татарская молодежь, татары, татарочки, татары и татарочки, татары и татарочки Москвы, клуб, татарская жизнь, татарские мероприятия, сабантуй

Татары и Татарочки Москвы запись закреплена

Татары и Татарочки Москвы запись закреплена

Татары и Татарочки Москвы запись закреплена

Рафаэль Хакимов: «В татарской армии существовала иерархия с жесткой дисциплиной»

В XXI веке мировые корпорации стали возвращаться к более эффективной горизонтальной модели, существовавшей в кочевнических цивилизациях, отмечает Рафаэль Хакимов.

В татарской армии существовала иерархия с жесткой дисциплиной, войска делились на десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч, но выдвижение на военные должности зависело от личной доблести воина, оно не носило сословного характера, как в Европе. Как говорил Чингисхан, тот, кто может командовать десятью воинами, может управлять и сотней; кто может возглавить сотню, тому можно доверить командование тысячью.

Татары и Татарочки Москвы запись закреплена

Кто ты и кем будут твои внуки?

Важно определить это сейчас, чтобы у нас и у них было будущее! Герой России Дамир Юсупов призвал принять участие в переписи населения

Татары и Татарочки Москвы запись закреплена

Татары и Татарочки Москвы запись закреплена

Бүген җырчы, Татарстанның халык артисты Габделфәт Сафинның туган көне.

Габделфәт Габдрахман улы Сафин 1962 елның 11 октябрендә Арча районы Симетбаш авылында туган. Кырлай урта мәктәбен тәмамлаганнан соң Габделфәт Сафин Казан төзүче–инженерлар институтына укырга керә. Аны тәмамлагач төзүче-инженер белгечлеге буенча биш ел төзелештә эшли. Ләкин Габделфәт төзүче булмыйча, ә артист булып китә. «Ак күлмәгем» җыры аңа зур популярлык китерә.

Габделфәт Сафин бүгенге көндә уңышлы эшләп килүче эшмәкәр дә. Менә инде берничә ел ул нәшрият эше белән шөгыльләнә. Аның шәхси «Акчарлак» газетасы Татарстанда иң күп укылучы милли газета булып санала.

Татары и Татарочки Москвы запись закреплена

Рустам Минниханов объявил 11 октября днем траура в связи с авиакатастрофой в Мензелинске

11 октября объявлен днем траура в связи с авиакатастрофой, произошедшей в Мензелинском районе. Соответствующий указ подписал президент Татарстана Рустам Минниханов. В этот день будут приспущены все государственные флаги РТ, отменены развлекательные мероприятия.

«В связи с трагической гибелью людей в авиационной катастрофе, произошедшей 10 октября 2021 года в Мензелинском районе Республики Татарстан, выражая скорбь по погибших и соболезнуя их родным и близким, постановляю: объявить 11 октября 2021 года днем траура в Республике Татарстан», – говорится в тексте указа.

Источник

Большая Татарская Москва

Обычно про исламскую общину Москвы вспоминают в связи с праздничными массовыми молитвами, однако «Сноб» решил узнать, как проходит повседневная жизнь мусульман в исторической Татарской слободе и как татары уживаются с новыми московскими мусульманами

Поделиться:

Мечеть на Большой Татарской с улицы не заметишь — она спрятана во дворе советской пятиэтажки. Но ее присутствие определяет атмосферу окрестных кварталов: заклеенные бумагой лица на рекламных щитах (изображение человека под запретом в исламе), уличные продавцы фиников в длинных белых рубахах-камисах, связки ограждений, пристроенные вдоль тротуаров, и запах баранины из халяльных закусочных. Татарская слобода находится в пяти минутах ходьбы от туристической Пятницкой улицы и в десяти — от офисных центров возле метро «Павелецкая», но ей удается быть удивительно непохожей ни на один московский район.

Татары стали селиться в Замоскворечье с XIV века — вдоль дороги, ведущей в Золотую Орду. В основном — торговцы лошадьми, живущие в кибитках, и переводчики. В XIX веке слобода — уже престижный и дорогой район, где строят особняки купцы, сделавшие состояние на коже и мехе. Здесь же стараются осесть татары-переселенцы из деревень. Они снимают вскладчину дома всем селом, устраиваются носильщиками на вокзалах и дворниками. Эти профессии еще до недавнего времени считались традиционно татарскими. Но места в Замоскворечье хватило не всем, и совсем бедные приезжие селятся в Мещанской слободе — нынешний проспект Мира. В начале XIX века на деньги общины открывается Историческая мечеть на Большой Татарской, самая старая в Москве. Вокруг, рядом с домами купцов — деревянные бараки, жители которых держали коров и водили их пастись на берега Водоотводного канала.

Советская татарская слобода

После революции татар из бараков стали постепенно переселять в коммунальные квартиры. Мечеть превратили в военкомат, а со стороны улицы загородили той самой пятиэтажкой. Но татарская речь, как и раньше, звучала на улицах.

Фото из личного архива

Гульнара Айгинина родилась в 1962 году в коммуналке в Малом Татарском переулке. Во времена ее детства район еще был настоящей татарской слободой: в классе почти исключительно татарские фамилии, весь дом — как семья. «Внизу жили бабушка с дедушкой, рядом тетя. Если мы пекли беляши, то разносили по всему дому». Каждую неделю в дом приходили муллы и читали молитву по-татарски. А многие соседи были даже «соблюдающими», то есть ели только халяльную пищу.

Исследователь Татарской слободы, историк и журналист Марат Сафаров рассказывает, что Пятницкий рынок (сейчас на его месте крытый «Рыбный базар») формально был государственным, но фактически принадлежал татарам. «Ассортимент был не утвержденный никем, это были какие-то татарские блюда, и там же “колхозники” продавали конскую колбасу, конину».

Коммуналки стали расселять в конце 60-х, но Гульнара говорит, что окончательно татары уехали только к концу 80-х. Ее семья до сих пор живет в той самой коммуналке, и возможно, они — последние потомственные жители Татарской слободы: все квартиры вокруг давно продали, многие переделали в офисы.

Новые мусульмане

Мечеть снова открылась в 1993 году. Каждую пятницу ограждения, которые ждут своего часа вдоль тротуаров всю неделю, полицейские выстраивают на Большой Татарской, перекрывая проезжую часть для молящихся. С точки зрения городских властей это демонстрация: каждую неделю имам подает заявку в мэрию. Намаз начинается в 12.40 с проповеди на татарском языке, к этому времени на улице на ковриках сидит всего несколько человек. Но через полчаса, к самой молитве, улица наполняется и опоздавшим уже не хватает места.

Мало где в Москве можно увидеть такое разнообразие типажей одновременно: молодые кавказцы в темных очках и спортивных костюмах, рабочие из Средней Азии в потертых пиджаках и тюбетейках, мужчины с длинными бородами в камисах, самозабвенно молящийся блондин средних лет — явно русский неофит. После молитвы все отправляются на пятничный рынок вокруг мечети, где покупают халяльную баранину у ингушей, носки и благовония у выходца из Северной Африки и книги об исламе у татарки Халы.

Трудно поверить, что до 90-х городов прихожанами мечети были исключительно татары, а среди обывателей слово «мусульманин» почти автоматически означало «татарин». И хотя сегодня они составляют незначительную часть прихожан московских мечетей, все московские имамы до сих пор татары, хоть и образование теперь принято получать не в Казани и Бухаре, а в Марокко или Кувейте. Нынешний имам Исторической мечети Рамиль-хазрат Садеков гордится, что проповедь до сих пор читают в том числе и на татарском языке, хотя большинство прихожан его не понимает. «Это наш долг — ислам сохранен на этих территориях благодаря татарскому языку и татарскому этносу. Иногда новые прихожане выражают недоумение по этому поводу, даже удивляются, почему имамы — только татары, но мы разъясняем, что этот народ жил здесь исторически, именно благодаря ему построена мечеть».

Фото: Семен Кац Имам Рамиль-хазрат Садеков

На вопрос, сколько татар осталось среди прихожан мечети сегодня, имам уклончиво отвечает: меньше половины. Этнолог Дмитрий Опарин, исследующий современные мусульманские городские сообщества, говорит, что «меньше половины» — это максимум 5-10 процентов. «После открытия в 90-е годы эта мечеть сразу стала кавказской», — объясняет Опарин. «Чеченцы и ингуши — это первая волна мигрантов-мусульман. Мечеть на проспекте Мира — единственная, не закрывавшаяся в советское время. И она среди мусульман Москвы считалась татарской, потому что там была преемственность, сложилось свое комьюнити, довольно закрытое. Поэтому кавказцы стали ходить в “новую” Историческую мечеть. А не в ту старую мечеть, которая была со своими укладами».

Почти сразу после нового открытия здесь, в Исторической мечети, стали проводиться чечено-ингушские и дагестанские зикры — коллективные поминания Аллаха. Дмитрий Опарин несколько раз присутствовал на ритуале: «Сначала они сидят на полу, хлопают в ладоши, раскачиваются, восхваляют Аллаха на арабском и на чеченском, потом они начинают бегать по кругу, топать и в конце концов впадают в экстаз, на них нисходит благодать, люди, образующие круг, как бы становятся единым целым».

Дмитрий Опарин

Немусульмане часто считают зикры чем-то вроде боевых танцев, поэтому московские зикристы свои ритуалы не очень афишируют и на всякий случай проводят в подвале мечети. «Безусловно, зикр имеет свои социальные последствия, они начинают чувствовать себя одной общиной, они говорят на чеченском и ингушском языке в мечети, у них там очень сильные связи и взаимопомощь, безусловно, зикр объединяет, создает такое комьюнити в Москве», — считает Опарин.

Московские татары, потерявшие общинный дух, часто пытаются влиться в это комьюнити. Опарин рассказывает, что многие молодые татары посещают зикры, хотя этой традиции у них никогда не было. Да и вообще сильно подвержены влиянию «новых» мусульман: «Ведут себя более маскулинно, отпускают бороды».

Марат Сафаров показывает мне дореволюционные фотографии семьи имама: женщины сидят с непокрытыми головами. «Жена муллы — состоятельная женщина, живущая в центре Москвы, во дворе мечети, ассоциировала себя с городской буржуазной культурой и в платке не ходила». Сегодня в продуктовом магазине рядом с мечетью, несмотря на большой ассортимент алкоголя, все продавщицы — в хиджабах. «Сейчас идет хиджабный неоренессанс среди татар, — объясняет Сафаров. — Это, конечно, саудитская традиция. Я думаю, потому что раньше был закрытый круг общения, татары почти не общались с православными людьми, им не нужно было манифестировать какие-то такие внешние атрибуты своей религии или общины. А сейчас хиджабная девушка, когда идет на работу или в институт, хочет показать, кто она».

Сестра Гульнары из последней в районе коммуналки — как раз такая «хиджабная девушка»: учится в арабской школе и делает пятикратный намаз. «У московских татар никогда этого не было, это дань моде, скорее», — говорит Гульнара. Сама она считает себя верующей, но в мечеть не ходит.

Татарский центр

Для таких, как Гульнара, главное место в Татарской слободе — не мечеть, а дом Асадуллаева, или Татарский культурный центр. Его построил азербайджанский нефтепромышленник Шамси Асадуллаев как светскую школу для мусульманских детей, где преподавался татарский язык, на котором говорило большинство мусульман Российской империи.

Фото из личного архива Татарский культурный центр, 1920-30 годы

Эта школа просуществовала до 1941 года — дольше, чем любая другая национальная школа в СССР. Но после войны все изменилось. «Сталин решил, что татары очень распоясались, вспомнили о Золотой Орде», — рассказывает Марат Сафаров. Он вспоминает рассказы своей бабушки об уроках истории: татар объявляли чуть ли не врагами народа, она часто выходила из школы в слезах.

Фото из личного архива Татарская школа, 1920 год

В современных учебниках термин «татаро-монгольское иго» заменили на политкорректное «ордынское». А в начале 2000-х дом Асадуллаева снова передали татарской общине. Сейчас здесь есть библиотека, курсы татарского языка, национальных танцев. Правда, внутри здание выглядит не слишком уютно, и большую часть времени залы сдаются в аренду. На первом этаже — магазин татарской книги и сувениров «Заман», халяльная лавка «Сафа» и татарский ресторан. Половина посетителей лавки — не татары, а любители здоровой еды, «зожники», как называют их продавцы (считается, что халяльная колбаса качественнее обычной), а в «Замане» все чаще спрашивают чеченский флаг. Но управляющий халяльным магазином Дамир и директор книжного Алсу ходят друг к другу в гости и, кажется, чувствуют ответственность за формирование нового татарского сообщества. «Мне приходится брать на работу только татарок, а это очень сложно — куда проще было бы нанять таджичку. Но если заходят покупательницы-татарки и не могут по-татарски поговорить с продавщицей, они реагируют: “Ну что это такое! В нашем магазине!” Поход в магазин — это такой клуб по интересам», — рассказывает Дамир. «Татары очень любят свою нацию. Даже в очереди в “Макдоналдс” мы встаем к татарину!» — смеется Алсу.

Марат Сафаров

На вопросы об отношениях с «новыми мусульманами» все татары в один голос начинают рассуждать о мусульманском братстве. Но Марат Сафаров говорит, что, конечно, татары скорее ассоциируют себя с коренными москвичами, чем с мигрантами — основными прихожанами мечетей: «Татары — урбанизированные, светские, они пришли в мечеть и увидели людей, совершенно ментально с ними не связанных, с бородами, из деревень, людей, которые по-иному себя ведут». К тому же они они не привыкли молиться на улице, а места в мечети хватать перестало. Поэтому многие, по словам имама, вообще перестали приходить на молитву. «Но я говорю: просто приходите пораньше и занимайте место! Это отговорки, чтобы не молиться», — считает имам Рамиль-хазрат.

Сам он никогда не жил в Замоскворечье и каждый день добирается в мечеть из Ясенева, хотя надеется когда-нибудь переехать. «Формально исторический центр для татар — это Казань, — говорит Рамиль-хазрат, — но по сути он таковым не является, потому что многие татары годами живут на более западных территориях. И мы в том числе. У нас, в отличие от чеченцев, например, нет другой родины, кроме Москвы и особенно Замоскворечья. Я знаю прихожан, которые специально купили квартиру здесь, в этом районе, хотя это очень дорого».

Фото: Семен Кац

Дмитрий Опарин сомневается, что когда-нибудь Татарская слобода снова станет местом компактного проживания татар: «Ни в одном постсоветском городе не сохранилось этнических привязок к району, это совершенно несвойственно современной России». Тем не менее Татарская слобода существует, уверен Марат Сафаров: «Я не знаю больше таких примеров. Татарин приходит сюда, он видит мечеть, татарский национальный магазин, один магазин, второй, в 2005-м здесь поставили памятник татарскому поэту Габдулле Тукаю. Он как будто в слободе находится. Он может здесь не жить, но в силу транспортной доступности он как бы внутри слободы».

«Больше всего я люблю объяснять дорогу к нашему книжному магазину, — говорит Алсу. — “Идете по улице Новокузнецкая, до памятника Тукаю доходите, сворачиваете в Малый Татарский переулок и видите слева дом Асадуллаева”. Это как музыка».

В тексте использованы материалы книги «Истории московских домов, рассказанные их жителями», авторы — Антон Акимов, Дмитрий Опарин (готовится к публикации в октябре 2016 года).

Источник

ТАТАРЫ

Ринат Кудашев, его жена, дети и внуки — о старинном роде Кудашевых, балах в Доме Асадуллаева, мечети на Поклонной горе и церкви в Троице-Лыково, о Дубае, «Красном Октябре» и зарезанном барашке

Ринат Кудашев

Член правления Российского союза нефтегазостроителей, 75 лет

Род Кудашевых — это старинный российский княжеский род. Наша родословная идет с 1298 года. А в документах все зафиксировано с XVI века. В нашем роду были дипломаты, губернаторы, герои войны 1812 года. Даже песню «В лесу родилась елочка» Кудашева ­написала.

В 2011 году мы делали экспертизу ДНК нашего рода, она показала: «Подгруппа такая-то зародилась примерно 18 тысяч лет назад на Ближнем Востоке, затем ­распространилась на Балканы, Среди­земное море». В общем, мы с булгарами пришли сюда. Гены подтверждают эту гипотезу. В Булгаре была ставка хана Батыя, и один из моих пращуров Бихан был послан собирать ясак для монголов в Мещеру.

Сохранился царский указ 1608 года, по которому мой предок Булай Кудашев был награжден землями на кормление в составе 6 деревень за служ­бу царю и отечеству. Булай выступал на стороне Василия Шуйского в борьбе с поляками. Одна из деревень так и на­зывается Булаево (Темниковский рай­он, Республика Мордовия. — БГ). Я стараюсь каждый год ездить туда с деть­ми и внуками. Деревня сейчас уже обрусевшая — татар там нет. Но клад­бище и остатки домов сохранились. Я рад, что успел сфотографировать в Булаево надгробные камни 200—300-летней давности, которые какая-то сволочь в прошлом году украла. На фундамент, наверное.

В Темникове несколько лет назад мы даже провели конференцию «500 лет ­служения князей-мурз Кудашевых Российскому Отечеству». Люди из Дворянского собрания были, из Саранска, из Казани, из Москвы, из Уфы.

Петр I издал указ, предписывающий князьям-иноверцам креститься. Из тро­их Кудашевых двое крестились, от них пошла православная ветвь. Один креститься не стал, и его потомки, остав­шись уже без земель и без крестьян, были вынуждены в 1832 году уехать из Темникова в Башкирию. Все это мы нашли в архивных документах Оренбур­га. По этой же причине в Башкирию уеха­ли представители других татарских дво­рянских родов — Еникеевы, Дашкины, Акчурины, Кутушевы. Мой дед родился в 1842 году уже в Башкирии. Отец, участник Первой, империалистической вой­ны, родился в 1887 году. Нас называли «чабаталы мурзалар», т.е. князья в лап­тях. Мы хоть жили и зажиточно, но не как русские помещики, скорее как богатые крестьяне.

В 1931 году у нас все отнимают — три дома, амбары, скот, лошадей, — а отца отсылают на Беломорканал на пять лет. Он вернулся в 1935 году, а 1937 году его забрали по статье как врага народа и послали уже с концами в Амурлаг. У мамы было четверо детей, и их всех, вместе с дедом и бабкой, кинули в баню. Так мы до 1943 года и жили в бане. А после гибели брата Ринат Шагалиевич Кудашев в доме Асадуллаева Рифата на войне нам выделили угол в нашем же бывшем доме.

Я регулярно совершаю путешествия на родину своих предков в Мордовию и Башкирию, беру детей и внуков. Первый пункт — Темников, затем едем на земли Булая Кудашева. Там собираемся с местными. Я приглашаю муллу Дашкина, предки которого жили здесь же, мы поминаем родственников. Есть специальные молитвы, чтобы им было на том свете хорошо. Дальше едем в Башкирию. Там родственники: дети брата Адыя и сестры Гульшат. Недавно в Буздяке проводили Шежере-байрамы — праздник рода. В этом году меня туда пригласили на Сабантуй и сде­лали почетным гражданином Буздяка и Буздякского района. Я стараюсь под­держивать отношения со своими родственниками в Башкирии. В Уфе у меня 12 племянников.

Учился я в Буздяке, а первый раз я приехал в Москву в 1957 году на Всемирный фестиваль молодежи. Заодно сдал экза­мены в Инженерно-строительный институт. Впечатление от фестиваля у меня осталось очень яркое. Танцы, пляски, веселье, негры — все было здорово. Я очень люблю Дорогомиловский студ­городок. Естественно, мы часто ходили в студенческие годы в парк Горького. ­Сейчас туда особо не ходят, а раньше все трамваи шли туда полными. Парк Горького считался главным местом отдыха молодежи.

Окончательно в Москву я переехал в 1981 году и занял должность началь­ника союзного главка. Как только разрушили министерства и главки, я как ученый возглавил Институт по обустройству нефтяных и газовых месторождений России. До 70 лет я здесь работал, потом ушел председателем совета директоров. Сейчас я член правления Российского Свадьба Шамсикамар Ерзиной и Абдурахмана Бурнашева в доме Садыка Ерзина на Пятницкой, 42, 1913 год союза нефтегазостроителей.

У меня 6 орденов, я кандидат технических наук, заслуженный строитель России, почетный гражданин России, по­четный гражданин города Октябрьский (город в Башкирии. — БГ). Повышал квалификацию в Колумбийском университете, во Франции, в Англии. Я горжусь тем, что вхожу в первую когорту создателей топливно-энергетического комплекса СССР.

Несколько лет назад я внес деньги на строительство новой мечети на проспекте Мира. Я рад появлению больших соборных мечетей в Казани, в Чечне и считаю, что и в Москве должен быть единый крупный мусульманский духовный центр. Ну и не дело же, что люди молятся на улице Гиляровского и на Щепкина. Отделение подготовки служителей нужно организовать, чтобы не уезжали учиться ребята в Каир и в Саудовскую Аравию. Я думаю, что значение ислама недооценивается.

Каждый четверг у меня приемные дни в Меджлисе татарских мурз. Кто хочет доказать свое происхождение, приходит с родословной, консультируется. Раз в год мы организуем дворянские балы в Доме Асадуллаева. В прошлый раз ожидали 60 человек, а пришли 160. Все одеваются в костюмы, прически делают, многие танцуют по всем правилам бала.

Я принимал участие в создании татарской школы в Москве, в борьбе за то, что­бы Дом Асадуллаева вернули татарам. Сейчас с интересом изучаю жизнь московских татар до революции. Еще я член общества «Ватаным», которое выпускает газету «Татарский мир». А где-то лет 16 назад мы создали татарский клуб «Интеллектуал». Задача этого клуба — не забыть родной язык, чтобы дети могли общаться, чтобы сами мы могли общаться, встречаться, приглашать артистов, писате­лей из Казани, из Уфы. Собираемся раз в квартал.

А в свободное время на охоту хожу. ­Охочусь я с 1958 года. Мы с друзьями ­скинулись и на 25 лет взяли в аренду 76 гектаров земли в Костромской обла­сти. Ходим там на медведя. Вот недавно с дочкой и внучкой туда ездили. Два ве­чера на лабазах посидели, а медведь так и не вышел. Зато грибов было море. И глухари были.

Раиса Кудашева

Пенсионерка, 74 года

Один раз он и меня на охоту взял. Все его охотники сказали: «У, с бабой приехал. Ничего не будет». Мне говорят: «Сегодня у нас охоты не было. Завтра чтобы ты не кашляла, не чихала, по снегу громко не ходила, не смеялась, не скрипела». Я думаю: «Ну и куда я попала!» Приехали. Я стою на месте, не шевелюсь, не дышу. Минут двадцать прошло, слышу выстрел, думаю: «Удачно». Подносит муж к моим ногам зверя. Охота была удачная, жен­щина удачная, печень я приготовила отлично. Свежую печень как плохо ­приготовишь?

Со своим Кудашевым я в Октябрьске познакомилась. Он только закончил ­техникум, и у него был костюм с корот­кими рукавами. Рината готовили тогда в армию — волосы ежиком и лицо красное. «Ну пьяница, наверное», — говорю я подружке. А потом на танцы начали ходить. И вот Московские татарки. годы живем мы вместе 53 года уже. На танцах познакомились и до сих пор очень любим танцевать. Когда приглашают на юбилеи, на свадьбы, дни рождения, в санаториях — всегда танцуем.

Когда я ехала в Москву, то всю дорогу плакала: «Зачем меня везут в Москву, когда мне хорошо было в Октябрьске?» Мне не хотелось. Но куда деваться? Куда иголка, туда и нитка тянется. Вначале нам обещали квартиру сразу, но не дали, и мы жили впятером в одной комнате на Варшавке. Потом мы получили квартиру в Строгино. Мне очень нравится этот район. Раньше, правда, там было спокойно, а сейчас стройка идет, и стало немножко шумнее, чем сначала было. Проработала я в Башкирии 25 лет в аптеке, а в Москве около 6 лет.

Папа у меня читал молитвы и ходил по гостям читать молитвы. Раньше мы не обращали внимания на религию, а сейчас под старость лет меня настраивают мои дети и друзья. Я потихоньку привыкаю. Утром встаю, открываю комнату и здесь начинаю молиться. По записи учусь.

Дома мы готовим лапшу, эчпочмаки. Когда гости, мы постоянно едим татарскую еду. Раньше иногда в ресторане «Китай-город» заказывали еду. В «Ашане» можно купить халяльное мясо. В Дом Асадуллаева на балы и на концерты иногда ходим, на Сабантуй в Измайловский парк, посещаем татарский клуб «Интеллектуал». В мечеть я хожу очень редко. Один раз в год, наверное, бываю. На проспект Мира хожу.

В город выезжать мне уже тяжело — я люблю свой поселок. У нас есть дома башкирское и татарское телевидение. Тут тихо и спокойно. Недавно выезжала в Дом музыки слушать Сергея Захарова, а так выбираюсь редко.

Гюзель Кудашева

Сейчас я очень люблю Москву. Как-то ко мне город повернулся другой стороной.

Но предыдущие годы я Москву, мягко говоря, не любила. Переехала я с семьей в 1981 году, и для меня это было настоящей травмой. Как будто взяли с теплой лужайки, поместили в туманное место и не объяснили, что вокруг. До переезда сюда, то есть до 7 лет, я была спокойной и веселой девочкой. Ощущение мира у меня было солнечное. В Москве попала в крутую школу, где дети уже тогда имели кроссовки, джинсы и кукол Барби. А у меня язык был немосковским, одежда простой плюс я еще и татарка. Меня сразу стали называть Галей. Я говорила: «Я не Галя, я Гю­зель». Начали обзываться. Мне не с кем было делиться этими проблемами. И я начала драться. Поэтому когда Гали по­шел в детский сад, я ему сразу сказала: «Запомни, ты Гали, ты татарин!» Потом воспитательница спросила меня: «Почему ваш ребенок, как пришел, первым де­лом сказал, что он татарин?»

В Москве я превратилась в сорванца. У меня появилась внутренняя отчужденность от города, от людей. Для меня это была очень агрессивная среда. Я ездила в Башкирию раз пять в год и мечтала отсюда уехать.

Только уехав в Дубай, я успокоилась внутренне, пришла к Богу. Вернувшись в Москву, посмотрела на город не как щенок, которому нужно защититься, а увидела всю его красоту. И сейчас могу сказать, что искренне люблю Москву. Гюзель Кудашева в одном из магазинов ГУМа Это случилось за какие-то последние Мое любимое место — усадьба Архангельское. Там я подпитываюсь энергией. Раньше я гуляла одна, теперь вот с сыновьями. Однажды на Крещение вообще в час ночи поехали. В общем, все знают, что я просто болею Архангельским.

Мы жили в Дубае почти два года. У нас были проблемы в семье, и мне было очень важно, чтобы мои дети установили отношения с Богом, особенно Гали в подростковом возрасте. А в Дубае ислам в школах преподают. Я в бизнес вложилась. Но начался кризис, и я практически все потеряла, зато приобрела бесценное — мой старший сын установил отношения с Богом. Гали учился в Дубае в 9–10-м классах. Там у него был тренер по баскетболу и учитель ислама в одном лице. Он чернокожий американец, раньше кололся, выходец из гетто. И в один момент Бог его коснулся, и он уверовал через ислам. Я не считаю, что путь к Богу только один. Они разные, но главное — видеть Бога.

Я мусульманка, но православный храм и протестантская церковь для меня тоже важные места. Для меня суть не в религии. Главное, что есть Бог, и он вездесущий. Вот у меня в комнате Священное Писание и Коран. Вы не можете быть мусульманином, если не признаете Тору и Библию. Что такое мусульманка в моем понимание? Добровольно отдавшая себя служению Всевышнему. Я ходила в мечеть до Дубая, но не понимала, как сильно Бог меня любит, я его боялась. А потом посмотрела на своих друзей-протестантов, и через эти наблюдения мне Бог и открылся.

Я не могу каждую пятницу по пробкам ездить в мечеть на Поклонную гору. Так что я хожу в церковь в Троице-Лыково, чтобы просто побыть в храме. Если бы была в Строгино мечеть, я была бы, наверное, более Мулла Исторической мечети
Абдулла Шамсутдинов с семьей, 1911 год дисциплинирована в сфере ислама. Но если бы в мечетях люди были менее религиозными и более верующими, я была бы рада. В любом случае главное не сколько мечетей, а кто там служит. В мечети на Поклонной мне очень нравятся проповеди имама Шамиля Аляутдинова. Приезжать туда нужно за час, иначе ни за что не припаркуешься. На парковке при мечети даже 20 процентов всех приезжающих в пятницу не поместится.

Атмосфера на женской половине мечети очень колоритная. В передних рядах сидят в основном бабулечки-татарки лет по Они такие аккуратные, все в белых платочках, делятся новостями, гостинцы дарят друг другу. Потом приходят люди помоложе — девушки в светлых платках, которые начинают друг друга приветствовать. Очень уверенные в себе. А бабушки начинают на них шипеть. Хотя сами час назад вели себя также: «Привет, дорогая, привет!» Увещевают, в общем, молодежь. Подходят, читают назидания. Под конец приходят и жмутся по углам женщины из Средней Азии. Почему-то они всегда опаздывают. Если бы они приходили раньше, то занимали бы хорошие места.

У Шамиля Аляутдинова прекрасные проповеди. Он говорит: «Вы отрасти­ли бороду и подкоротили штаны и уже считаете себя мусульманами?» В Дубае не страшно носить платок. А здесь страшно. Когда я приехала из Дубая, то некоторое время продолжала ходить в платке. Шамиль Аляутдинов дал очень хороший совет всем: «Не надо надевать черный платок. Можно же надеть серый или ­цветной. Тогда меньше будет агрессии». Можно соблюдать религиозные правила, не провоцируя людей. Поэтому многие мусульманские девушки теперь носят светлые платки.

Я татарский понимаю. Мои брат и сестра росли с бабушкой, и поэтому до 5 лет они только на татарском говорили. А я родилась, когда бабушка уже умерла. Так что у меня произношение уже не очень чистое. Супруг очень хотел, что­бы дети говорили на татарском. И когда мы вернулись из Дубая, Шамиль (муж Гюзель. — БГ) предложил поехать в Ка­зань на несколько лет, чтобы пожить там с Кубратом. Там есть татарская гимназия, в которой все предметы на татарском языке. Когда я сейчас начинаю говорить с Кубратом на татарском, он смеется. У него-то чистый татарский. А мои друзья в Татарстане считают меня странной: «Ты что, ради татарского сюда приехала? Вы там в Москве совсем чудные? Делать вам нечего?»

Сейчас я учусь на психолога. Прохожу различные тренинги, в том числе у профессора Мэрилин Мюррей. Она была личным психологом Майка Тайсона, когда он сидел в тюрьме, и потом стала его другом по жизни, он даже называет ее второй мамой. Я бы хотела в будущем проводить семинары по методу Мюррей среди людей разных религиозных взглядов. Думаю, что работа со своими эмоциями — путь от отчаяния, самоуничижения, разочарования или гнева и агрессии к принятию, прощению себя и окружающих, позволяет Богу наиболее полно ­присутствовать в наших жизнях. На мой взгляд, это актуально и для современных мусульман.

Дина Галиуллина

Домохозяйка, 54 года

Я закончила четвертый курс Уфимского нефтяного института, а на пятый курс уже перевелась в Московский нефтяной институт имени Губкина. Через три месяца после переезда в Москву вышла замуж за татарина из Башкирии. Я не очень хотела переезжать в Москву, да и не произвела она на меня поначалу особенного впечатления. Я вливалась в но­вый институт, выходила замуж. После окончания института уехала работать в Казахстан. Потом ушла в декрет, вернулась в Москву, и вот только тогда началась моя настоящая московская жизнь.

Я люблю в Москве тихие улочки, Строгино. Район Музея имени Пушкина. И Му­зей Рериха — очень значимое место для меня. Раньше, когда хотелось праздника жизни, я выходила на станции метро «Пушкинская», шла пешком по Тверской до Красной площади, проходила через Красную площадь, садилась на «Китай-городе» и приезжала домой.

Я крестилась, когда у меня заболел первый муж. Это был в 1992 году. До этого я была совсем не религиозна. На Соколе есть городок художников и храм Всех Святых — очень люблю это место. Там и роддом, где я родила своих дочерей. В тот день у меня было в запасе минут сорок до поездки к мужу в больницу. Я заскочила в храм Всех Святых, мне сказали, что как раз начался обряд крещения. И я взяла и покрестилась.

Папа полгода потом со мной не раз­говаривал. А затем сказал: «Ты знаешь, дочь, Бог, наверное, един, просто пути к нему разные». А на мой день рождения, мне исполнилось тогда сорок лет, папа подарил икону. Он подвозил батюшку и сказал ему, что дочь у него крестилась в православную веру. И батюшка тогда папе дал икону. Интересно, что с деть­ми у меня тоже так: старшая дочь ходит в мечеть, а младшая крестилась.

Я очень люблю церковь в Троице-­Лыково. Одно время мы с Гюзель часто ездили в Саввино-Сторожевский монастырь. Два раза ходила в мечеть, сестра приглашала послушать проповеди Ша­миля Аляутдинова.

После работы в «Газпроме» я какое-то время проработала в магазине «Белые облака» на Покровке — продавала духовную литературу. А потом открыла похожий магазин на Урале. Он получился, проработал некоторое время, а потом закрылся. В Москве еще есть одно любимое место — Колпачный переулок. Когда я попала туда в первый раз, у меня было ощущение, будто я там жила когда-то, настолько он мне близок.

Бабушка меня воспитывала первые 10 лет. Она себя считала мусульманкой, но в Октябрьске не было мечети, и она мне говорила так: «Мой любимый Аллах в моем сердце». Я у нее как у Бога за па­зухой жила. Она мне передала любовь к татарской кухне, татарским песням. Когда мне Гали Мингазов на Большом Каменном мосту плохо, включаю татарские песни — становится радостнее. На праздни­ки мы закупаем продукты в «Бахетле» — губадию, красный творог. Ездим туда очень часто. Оттуда уйти невозможно — так вкусно пахнет. Мой муж Миша, фамилия у него Теплов, он, сами понимаете, не татарин, но татарскую кухню очень любит.

Шамиль Кудашев

В Москву я переехал в 17 лет. Тогда я уже окончил первый курс Уфимского неф­тяного института и перевелся на ту же самую специальность в Институт нефтехимической и газовой промышленности. Адаптировался месяца за Но по моим меркам это много.

Москва изменилась очень сильно за эти 30 лет. Помню, что Строгино было районом, в который таксисты не хотели ехать. А сегодня Строгино — это приблизительно середина Москвы. И для меня Москва стала одной из столиц Европы, в которой я живу. И себя чувствую примерно оди­наково что в Москве, что в Лондоне или Брюсселе.

Центр гламурненьким сегодня стал. В Москве раздражают высокие цены на все при посредственном качестве. Напрягает ощущение опасности. И не­скончаемая показушность. А еще то, что я называю синдромом гардеробщика, — когда люди не чувствуют себя командой, им наплевать на место, в котором они трудятся. Официанту важно только получить побольше чаевых, а что подумают про его ресторан — ему по барабану.

По-моему, никто не будет спорить, что мечетей в Москве мало. При этом сам я в мечеть не хожу — и времени нет, и вырос я в другой среде. Если меня спрашивают, я говорю, что мусульманин, но в целом не вижу разницы между монотеистическими религиями. Если у меня есть время и желание, то я зайду туда, где ближе: церковь, мечеть, неважно.

Понимаю, что в Москве сильна бытовая ксенофобия. И это нам очень сильно вредит. Вот мне один известный казахский ученый рассказал, что они своих детей в Москву больше учиться не отправляют: стоит это теперь как в Европе, при этом в Москве они для всех «чурки». Так что их дети все учатся в Китае. И что это значит для России? Что Казахстан через 20 лет будет прокитайским, а не пророссийским. Если Москва хочет быть настоя­щей международной столицей, то вопрос о том, какой человек национальности, должен быть просто забыт. А иначе мы останемся дремучим восточным городом с дремучими людьми.

Как татарин я чувствую себя в Москве комфортно. Я общаюсь в бизнес-сообществе, а бизнес-сообщество интернационально. Но татарам в Москве комфортно, не знаю, как другим мусульманам. Я шучу, что средний москвич знает четыре национальности — русский, нерусский, еврей и татарин. Татары до такой степени вросли в российскую историю и культуру, что отделить их невозможно. Как-то моему племяннику Кубрату предложили сняться в фильме о Древней Руси. Режиссер сказал родителям, что у сына характерный славянский типаж.

Мне очень хотелось бы, чтобы мой сын знал татарский. Но боюсь, что этого не бу­дет. Язык — это та вещь, которая должна прийти вместе с семьей. А учить его как иностранный — это время, а дети очень сейчас загружены.

Гали Мингазов

Студент Финансового университета при Правительстве РФ, 17 лет

Я учусь в Финансовом университете на первом курсе международного фа­культета. Это сильный, престижный ­университет. Обучение полностью на ­английском, хотя многие преподаватели русскоязычные. Преподают также люди из Америки, Израиля, Германии. Все учебники тоже на английском, они у меня в айпэде.

Я учился в Дубае два года, и Дубай мне нравится — как место, где можно отдохнуть. Но жить там для меня скучно. Я жи­ву в Москве, и я привык к забитому графику — постоянно встречи, дела разные. Когда я уезжал, думал: «Вот, наконец-то уехал из Москвы». А пожив там, понял, что это не моя среда.

Я мусульманин. Но в Москве в мечеть ездить тяжело — всего четыре мечети на такое большое количество мусульман. Естественно, там давки. По большому ­счету настоящим мусульманином я стал в Дубае, до этого я мало что в этом понимал. А там у меня даже в школе был предмет — ислам, и большинство людей в моем круге тоже были мусульманами. Сейчас стараюсь по пятницам посещать мечеть на Поклонной горе. Имам объясняет очень понятно и на понятном ­языке. И человек тоже хороший.

На Рамадан я по возможности стараюсь поститься и совершать регулярно намаз. Но это вопрос самодисциплины. Я не пью алкоголь и не ем свинину, но в России сложно есть только халяль. Не всегда это получается.

Я музыку очень люблю, все на свете слушаю, от AC/DC до техно. Всегда в наушниках. Мне очень нравятся клубы Rolling Stone и Gipsy на Болотной. Там очень атмосфера свободная, не грязная, как в других клубах. Я часто бываю на «Красном Октябре» и расстроен, что его хотят закрыть. Правда, и там есть минусы — таксисты, которые надоедают, и охран­ники, которые считают себя богами. Еще мне нравится «Филиал» на Мясницкой. А так в Москве постоянно появляется что-то новое. Летом для меня с друзьями главная точка в Москве — Александровский сад. Очень красивое место.

Так получилось, что у меня мало друзей-татар в Москве. Я и хотел бы участвовать в татарской жизни Москвы, но пока не получается. Хотя на Сабантуй я хожу каждый год, езжу в Казань тоже ежегодно. Болею за все татарские спортивные клубы — в футболе, хоккее, баскетболе. Я все-таки татарин, семья у меня татарская — и приятно окунуться в свою атмосферу. Когда приезжаю в Казань, приятно слушать родную речь на улице или в магазине. В Москве редко, но тоже ее слышу. Недавно на концерте «Сплина» встре­тил татарина. Он говорил по-русски, но с татарским акцентом. В моей семье акцента нет, потому что мы давно в Москве живем.

Кубрат Мингазов

Татарскому меня учил папа, а с дедуш­кой и бабушкой я чаще по-русски гово­рю. Здесь я учусь в лицее «Ковчег». Там хороший директор и учителя, но ребята не очень. Одна девочка в классе называ­ла меня татаро-монголом. Я очень на нее разозлился. Когда я жил в Казани, я учился играть на баяне, а сейчас мне нравится больше всего хореография, французский, чтение и физкультура иногда. Еще я с ма­мой хожу учиться кавказским танцам.

По-татарски чаще всего мне читают, но я и сам иногда читаю. У меня много сказок — «Шурале», и еще сказка о том, как у одной тетеньки расческу золотую украли. В моем классе татар нет, но все знают, что я татарин. Мы один раз сказали, а потом в столовой забыли и дали мне свинину. Я отказался и рассказал почему. Они все поняли. Я со всеми общаюсь, но у меня один друг — Зураб. Ему 15 лет. Он ингуш, мы живем рядом. Кстати, его дедушка Чикатилу поймал.

В первом классе мы жили в Дубае, и мечеть у нас была просто во дворе дома. Здесь я иногда хожу на Поклонную гору с мамой, но в воскресенье, у меня же в пятницу уроки. Приходишь в мечеть, тебе там читают, читают, читают. Пол­тора-два часа! И я пока маленький, чтобы держать уразу, я только три дня не ел. Недавно праздник был, мы барашка зарезали. Я ужасно расплакался, мне так его жалко было. А папа мне сказал, что его правильно убили.

Я в Москве был в мечети, потом в Дубае был и в Казани в Кул-Шарифе. Самая красивая не в Москве уж точно. Мне интересно было читать Коран. Не очень сложно, но есть тяжелые сло­ва. Честно говоря, я не запомнил, что там написано. Сейчас хочу заново ­почитать.

Источник