какие сказки написал салтыков щедрин

Автор Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Если не работает, попробуйте выключить AdBlock

Вы должны быть зарегистрированы для использования закладок

День рождения: 27.01.1826

Знак зодиака: Собака, Водолей ♒

Дата смерти: 10.05.1889 (63 лет)

После решительного сближения с социал-демократами в начале 1860-х гг. вынужден был в 1868 г. на время отойти от масштабной деятельности в редакции журнала «Современник» в связи с кризисом демократического лагеря; с ноября 1864 г. по июнь 1868 года занимался провинциальной административной деятельностью последовательно в Пензе, Туле и Рязани.

В Туле служил с 29 декабря 1866 г. по 13 октября 1867 г. в качестве управляющего Тульской казенной палатой.

Своеобразные особенности характера Салтыкова, проявленные им во время руководства важным правительственным учреждением в Туле, наиболее выразительные черты его личности были запечатлены служившим под его началом тульским чиновником И. М. Михайловым в статье, опубликованной в «Историческом вестнике» в 1902 г. На административном посту в Туле Салтыков энергично и на свой манер боролся с бюрократизмом, взяточничеством, казнокрадством, стоял за интересы низших тульских общественных слоев: крестьян, кустарей-ремесленников, мелких чиновников.

В Туле Салтыков написал памфлет на губернатора Шидловского «Губернатор с фаршированной головой».

Деятельность Салтыкова в Туле завершилась его удалением из города по причине остроконфликтных отношений с губернским начальством.

В 1868 году этот «беспокойный человек» был по повелению императора Александра II окончательно уволен в отставку как «чиновник, проникнутый идеями, не согласными с видами государственной пользы».

Продолжая писательскую деятельность, Салтыков открыл 1870-е годы произведением «История одного города», где по предположениям тульских краеведов, в портретной характеристике градоначальника Прыща присутствуют живые черты губернатора Шидловского.

Тула и Алексин упоминаются Салтыковым в его произведениях «Дневник провинциала в Петербурге» и «Как один мужик двух генералов прокормил». На тульский практический опыт Салтыков, видимо, опирался в одном из своих «Писем из провинции». Однако краеведы сходятся во мнении, что трудно учесть с документальной точностью, в каких еще щедринских произведениях отразились тульские впечатления.

Пребывание Салтыкова-Щедрина в Туле отмечено мемориальной доской на здании бывшей казенной палаты (пр.Ленина,43). Документы о служебной деятельности писателя хранятся в Государственном архиве Тульской области. Тульским художником Ю. Ворогушиным в память о сатирике созданы восемь офортов-иллюстраций к «Истории одного города».

Умер М. Е. Салтыков-Щедрин 28 апреля (10 мая) 1889 г. в Петербурге.

Источник

Сказки Салтыкова-Щедрина

Увлекательные сказки Салтыкова-Щедрина читать любят как взрослые, так и дети. Дело в том, что они не похожи на другие, так как богаты яркими образами и оригинальными сюжетами. Автор фактически основал новый жанр политической сказки, в котором объединил элементы фантастики с событиями реальной жизни. Все сказки Салтыкова-Щедрина созданы на основе традиций русского и западноевропейского народного фольклора, они пронизаны сатирой, элементам которой Щедрин научился у великого баснописца Крылова.

Сказки Салтыкова-Щедрина читать

Причем, мужика автор наделяет добротой, умом, смекалкой, щедростью и трудолюбием. Он явно симпатизирует ему и в его лице всем бедным людям, вынужденным тяжело работать на богатых тиранов всю свою жизнь. Мужик относится к своим господам с иронией, не теряя, однако, собственного достоинства.

Также с сочувствием в своих сказках Салтыков-Щедрин описывает добрых симпатичных животных, которые страдают от злобных хищных собратьев. Он наделяет зверей человеческими чертами характеров, благодаря чему сказки Салтыкова-Щедрина читать еще более интересно. А вдумчивый читатель, вдоволь насмеявшись над комичными поступками животных, быстро понимает, что и в жизни людей все происходит точно так же, и что существующая реальность порой жестока и несправедлива.

Источник

Билет 31 Сказки Салтыкова-Щедрина

Уважаемые читатели! Все выложенные мной произведения не являются какими бы то ни ни было лирическими изысканиями или творческими трудами. Это тупо билеты по средневековой литературе, которые надо распространить для курса. Вот таким дурацкий способом. Администрацию прозары просьба не беспокоиться: как только экзамен закончится, вся эта галиматья будет удалена)

Сказка — один из эпических жанров литературы, для которого характерен глубокий подтекст. Именно поэтому к данному жанру обратился Салтыков-Щедрин. Его сказки — это отдельный, самостоятельный этап его творчества, в котором уложилось все то, что писатель накапливал на протяжении четырех десятилетий своего творческого пути. Сам он адресует свои сказки “детям изрядного возраста”, то есть взрослым людям. И к ним автор обращается довольно сурово, умно, высмеивая людские недостатки и пороки.
Сказки Щедрина отличаются истинной народностью. Поднимая в них самые злободневные вопросы русской действительности, писатель выступает защитником народа и обличителем господствующего класса. В сказках Салтыкова действительно есть некоторые заимствования из народных сказок. Это и волшебные превращения, и свободная форма изложения, и главные герои — представители животного мира.
Щедринская сказка, конечно же, совершенно особенная вариация сказочной формы. Писатель впервые наполнил ее острым общественным смыслом, заставил ее раскрывать драмы и комедии человеческой жизни. Мастер эзопова языка, в сказках, написанных в основном в годы жесточайшей цензуры, Щедрин использует прием иносказания. Под видом животных и птиц им изображаются представители различных классов и социальных групп. Причем автор зло высмеивает не только всесильных господ, но и простых работяг с их рабской психологией. Салтыков-Щедрин беспощадно критикует терпение и безответность простого русского народа.
Хочется остановиться на сказке “Дикий помещик”, которая написана весьма саркастично и остро- умно. В ней противопоставлены представители различных социальных слоев — народ и дворяне. С едкой иронией автор пишет: “В некотором царстве, в некотором государстве жил-был помещик, жил и на свет глядючи радовался. Всего у него было довольно: и крестьян, и хлеба, и скота, и земли, и садов. И был тот помещик глупый, читал газету “Весть” и тело имел мягкое, белое и рассыпчатое”. Разумеется, помещик этот ничего делать не умел и мечтал только о том, чтобы избавиться от “холопьего духа”.
Однажды Бог внял его молитвам, и, наконец, мужицкий мир исчез. И остался “российский дворянин князь Урус-Кучум-Кильдибаев” один. Обращает на себя внимание необычная фамилия. Подобные “многоэтажные” фамилии с тюркским звучанием были принадлежностью древних, высших аристократических родов, но под пером Щедрина она приобретает нелепое и весьма смешное звучание.
Остался помещик один. Первоначально он является нам в облике “твердого душой” непоколебимого крепостника, убежденного в природном, естественном превосходстве высших кругов над простыми, обыкновенными людьми, которые раздражают его даже своим присутствием.
Но постепенно он одичал: “. весь он, с головы да ног, оброс волосами, словно древний Исав, а ногти у него сделались как железные. ходил же все больше на четвереньках. Утратил даже способность произносить членораздельные звуки. Но хвоста еще не приобрел”. Намек вполне ясен — трудом крестьян живут баре, и поэтому у них всего много: и хлеба, и мяса, и фруктов. И оказывается, что в глубине якобы благородной личности — даже не дикарь, а примитивное животное. На человека “князь” похож только до тех пор, пока его кормит, умывает и подает чистую одежду, словом, держит в людском образе Сенька — собирательный образ крестьянина.
Но без “холопов” страдает не только помещик. Туго приходится и городу (прекратился подвоз продуктов из имения) и даже государству (некому стало платить налоги). Автор убежден в том, что создатель основных материальных и духовных ценностей — народ, именно он — поилец и кормилец, опора государства. Но в то же время Щедрин искренне сетует на то, что народ слишком уж терпелив, забит и темен. Он намекает, что господствующие силы, стоящие над народом, хотя и жестокие, но не такие уж всесильные, и при желании их можно победить.

Тематика, художественное своеобразие сказок М.Е. Салтыкова-Щедрина.
Сказка — один из самых популярных фольклорных жанров. Этот вид устного повествования с фантастическим вымыслом имеет многовековую историю. Сказки Салтыкова-Щедрина связаны не только с фольклорной традицией, но и с сатирической литературной сказкой XVIII—XIX веков. Уже на склоне лет автор обращается к жанру сказки и создает сборник «Сказки для детей изрядного возраста». Они, по мысли писателя, призваны «образовать» этих самых «детей», открыть им глаза на окружающий мир.
К сказкам Салтыков-Щедрин обратился не только потому, что требовалось обходить цензуру, которая вынуждала писателя обращаться к эзопову языку, но и в целях просвещения народа в привычной и доступной для него форме.
а) По своей литературной форме и стилю сказки Салтыкова-Щедрина связаны с фольклорными традициями. В них мы встречаем традиционных сказочных персонажей: говорящих животных, рыб, Иванушку-дурачка и многих других. Писатель использует характерные для народной сказки зачины, присказки, пословицы, языковые и композиционные троекратные повторы, просторечие и бытовую крестьянскую лексику, постоянные эпитеты, слова с уменьшительно- ласкательными суффиксами. Как и в фольклорной сказке, у Салтыкова-Щедрина нет четких временных и пространственных рамок.
б) Но используя традиционные приемы, автор вполне намеренно отступает от традиции. Он вводит в повествование общественно-политическую лексику, канцелярские обороты, французские слова. На страницы его сказок попадают эпизоды современной общественной жизни. Так происходит смешение стилей, создающее комический эффект, и соединение сюжета с проблемами
современности.
Таким образом, обогатив сказку новыми сатирическими приемами, Салтыков- Щедрин превратил ее в орудие социально-политической сатиры.
Сказка «Дикий помещик» (1869) начинается как обычная сказка: «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был помещик. » Но тут же в сказку входит элемент современной жизни: «И был тот помещик глупый, читал газету «Весть» — газету реакционно-крепостническую, и глупость помещика определяется его мировоззрением. Отмена крепостного права вызвала у помещиков злобу к крестьянам. По сюжету сказки помещик обратился к Богу, чтобы тот забрал у него крестьян:
«Сократил он их так, что некуда носа высунуть: куда ни глянуть — все нельзя, да не позволено, да не ваше!» Используя эзопов язык, писатель рисует глупость помещиков, притесняющих своих же крестьян, за счет которых они и жили, имея «тело рыхлое, белое, рассыпчатое».
Не стало мужиков на всем пространстве владений глупого помещика: «Куда девался мужик — никто того не заметил». Щедрин намекает, где может быть мужик, но об этом читатель должен догадаться сам.
Первыми назвали помещика глупым сами крестьяне: «. хоть и глупый у них помещик, а разум ему дан большой». Ирония звучит в этих словах. Далее трижды называют помещика глупым (прием троекратного повторения) представители других сословий: актер Садовский с «актерками», приглашенный
в поместье: «Однако, брат, глупый ты помещик! Кто же тебе, глупому, умываться подает?»; генералы, которых он вместо «говядинки» угостил печатными пряниками и леденцами: «Однако, брат, глупый же ты помещик!»; и, наконец, капитан-исправник: «Глупый же вы, господин помещик!» Глупость
помещика видна всем, так как «на базаре ни куска мяса, ни фунта хлеба купить нельзя», казна опустела, так как подати платить некому, «распространились в уезде грабежи, разбой и убийства». А глупый помещик
стоит на своем, проявляет твердость, доказывает господам либералам свою непреклонность, как советует любимая газета «Весть».
Он предается несбыточным мечтам, что без помощи крестьян добьется процветания хозяйства. «Думает, какие он машины из Англии выпишет», чтоб холопского духу нисколько не было. «Думает, каких коров разведет». Его мечты нелепы, ведь он ничего самостоятельно сделать не может. И только однажды задумался помещик: «Неужто он в самом деле дурак? Неужто та непреклонность, которую он так лелеял в душе своей, в переводе на обыкновенный язык означает только глупость и безумие. » В дальнейшем развитии сюжета, показывая постепенное одичание и озверение помещика, Салтыков-Щедрин прибегает к гротеску. Сначала «оброс волосами. ногти у него сделались, как железные. ходил все больше на четвереньках. Утратил даже способность произносить членораздельные звуки. Но хвоста еще неприобрел». Хищная натура его проявилась в том, как он охотился: «словно стрела, соскочит с дерева, вцепится в свою добычу, разорвет ее ногтями да так со всеми внутренностями, даже со шкурой, и съест». На днях чуть капитана-исправника не задрал. Но тут окончательный приговор дикому помещику вынес его новый друг медведь: «. только, брат, ты напрасно мужика этого уничтожил!
— А почему так?
— А потому, что мужика этого есть не в пример способнее было, нежели вашего брата дворянина. И потому скажу тебе прямо: глупый ты помещик, хоть мне и друг!»
Так в сказке использован прием аллегории, где под маской животных выступают человеческие типы в их бесчеловечных отношениях. Этот элементб использован и в изображении крестьян. Когда начальство решило «изловить» и «водворить» мужика, «как нарочно, в это время через губернский город летел отроившийся рой мужиков и осыпал всю базарную площадь». Автор сравнивает крестьян с пчелами, показывая трудолюбие крестьян.
Когда крестьян вернули помещику, «в то же время на базаре появились и мука, и мясо, и живность всякая, а податей в один день поступило столько, что казначей, увидав такую груду денег, только всплеснул руками от удивления и вскрикнул:
— И откуда вы, шельмы, берете. » Сколько горькой иронии в этом восклицании! А помещика изловили, вымыли, постригли ему ногти, но он так ничего и не понял и ничему не научился, как и все правители, разоряющие крестьянство, обирающие тружеников и не понимающие, что это может обернуться крахом для них самих.
Значение сатирических сказок в том, что в небольшом по объему произведении писатель смог соединить лирическое, эпическое и сатирическое начала и предельно остро выразить свою точку зрения на пороки класса власть имущих и на важнейшую проблему эпохи — проблему судьбы русского народа.

Источник

Сказки — Салтыков-Щедрин М.Е.

Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил

Жили да были два гене­рала, и так как оба были лег­ко­мыс­ленны, то в ско­ром вре­мени, по щучьему веле­нию, по моему хоте­нию, очу­ти­лись на необи­та­е­мом острове.

Слу­жили гене­ралы всю жизнь в какой-то реги­стра­туре; там роди­лись, вос­пи­та­лись и соста­ри­лись, сле­до­ва­тельно, ничего не пони­мали. Даже слов ника­ких не знали, кроме: «При­мите уве­ре­ние в совер­шен­ном моем почте­нии и преданности».

Упразд­нили реги­стра­туру за нена­доб­но­стью и выпу­стили гене­ра­лов на волю. Остав­шись за шта­том, посе­ли­лись они в Петер­бурге, в Подья­че­ской улице, на раз­ных квар­ти­рах; имели каж­дый свою кухарку и полу­чали пен­сию. Только вдруг очу­ти­лись на необи­та­е­мом ост­рове, просну­лись и видят: оба под одним оде­я­лом лежат. Разу­ме­ется, сна­чала ничего не поняли и стали раз­го­ва­ри­вать, как будто ничего с ними и не случилось.

– Стран­ный, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство, мне нынче сон снился, – ска­зал один гене­рал, – вижу, будто живу я на необи­та­е­мом острове…

Ска­зал это, да вдруг как вско­чит! Вско­чил и дру­гой генерал.

– Гос­поди! да что ж это такое! где мы! – вскрик­нули оба не своим голосом.

И стали друг друга ощу­пы­вать, точно ли не во сне, а наяву с ними слу­чи­лась такая ока­зия. Однако, как ни ста­ра­лись уве­рить себя, что все это не больше как сно­ви­де­ние, при­шлось убе­диться в печаль­ной действительности.

Перед ними с одной сто­роны рас­сти­ла­лось море, с дру­гой сто­роны лежал неболь­шой кло­чок земли, за кото­рым стла­лось все то же без­гра­нич­ное море. Запла­кали гене­ралы в пер­вый раз после того, как закрыли регистратуру.

Стали они друг друга рас­смат­ри­вать и уви­дели, что они в ноч­ных рубаш­ках, а на шеях у них висит по ордену.

– Теперь бы кофейку испить хорошо! – мол­вил один гене­рал, но вспом­нил, какая с ним неслы­хан­ная штука слу­чи­лась, и во вто­рой раз запла­кал. – Что же мы будем, однако, делать? – про­дол­жал он сквозь слезы. – Ежели тепе­рича доклад напи­сать – какая польза из этого выйдет?

– Вот что, – отве­чал дру­гой гене­рал, – подите вы, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство, на восток, а я пойду на запад, а к вечеру опять на этом месте сой­демся; может быть, что-нибудь и найдем.

Стали искать, где восток и где запад. Вспом­нили, как началь­ник одна­жды гово­рил: «Если хочешь сыс­кать восток, то встань гла­зами на север, и в пра­вой руке полу­чишь иско­мое». Начали искать севера, ста­но­ви­лись так и сяк, пере­про­бо­вали все страны света, но так как всю жизнь слу­жили в реги­стра­туре, то ничего не нашли.

– Вот что, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство: вы пой­дите направо, а я налево; этак-то лучше будет! – ска­зал один гене­рал, кото­рый, кроме реги­стра­туры, слу­жил еще в школе воен­ных кан­то­ни­стов учи­те­лем кал­ли­гра­фии и, сле­до­ва­тельно, был поумнее.

Ска­зано – сде­лано. Пошел один гене­рал направо и видит – рас­тут дере­вья, а на дере­вьях вся­кие плоды. Хочет гене­рал достать хоть одно яблоко, да все так высоко висят, что надобно лезть. Попро­бо­вал полезть – ничего не вышло, только рубашку изо­рвал. При­шел гене­рал к ручью, видит: рыба там, словно в садке на Фон­танке, так и кишит, и кишит.

«Вот кабы эта­кой-то рыбки да на Подья­че­скую!» – поду­мал гене­рал и даже в лице изме­нился от аппетита.

Зашел гене­рал в лес – а там ряб­чики сви­щут, тете­рева токуют, зайцы бегают.

– Гос­поди! еды-то! еды-то! – ска­зал гене­рал, почув­ство­вав, что его уже начи­нает тошнить.

Делать нечего, при­шлось воз­вра­щаться на услов­лен­ное место с пустыми руками. При­хо­дит, а дру­гой гене­рал уж дожидается.

– Ну что, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство, про­мыс­лил что-нибудь?

– Да вот нашел ста­рый нумер «Мос­ков­ских ведо­мо­стей», и больше ничего!

Легли опять спать гене­ралы, да не спится им нато­щак. То бес­по­коит их мысль, кто за них будет пен­сию полу­чать, то при­по­ми­на­ются виден­ные днем плоды, рыбы, ряб­чики, тете­рева, зайцы.

– Кто бы мог думать, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство, что чело­ве­че­ская пища, в пер­во­на­чаль­ном виде, летает, пла­вает и на дере­вьях рас­тет? – ска­зал один генерал.

– Да, – отве­чал дру­гой гене­рал, – при­знаться, и я до сих пор думал, что булки в том самом виде родятся, как их утром к кофею подают!

– Как все это сде­лать? – словно эхо, повто­рил дру­гой генерал.

Замол­чали и стали ста­раться заснуть; но голод реши­тельно отго­нял сон. Ряб­чики, индейки, поро­сята так и мель­кали перед гла­зами, соч­ные, слегка под­ру­мя­нен­ные, с огур­цами, пику­лями и дру­гим салатом.

– Теперь я бы, кажется, свой соб­ствен­ный сапог съел! – ска­зал один генерал.

– Хороши тоже пер­чатки бывают, когда долго ношены! – вздох­нул дру­гой генерал.

Вдруг оба гене­рала взгля­нули друг на друга: в гла­зах их све­тился зло­ве­щий огонь, зубы сту­чали, из груди выле­тало глу­хое рыча­ние. Они начали мед­ленно под­пол­зать друг к другу и в одно мгно­ве­ние ока остер­ве­ни­лись. Поле­тели кло­чья, раз­дался визг и оха­нье; гене­рал, кото­рый был учи­те­лем кал­ли­гра­фии, отку­сил у сво­его това­рища орден и немед­ленно про­гло­тил. Но вид теку­щей крови как будто обра­зу­мил их.

– С нами крест­ная сила! – ска­зали они оба разом. – Ведь этак мы друг друга съе­дим! И как мы попали сюда! кто тот зло­дей, кото­рый над нами такую штуку сыграл!

– Надо, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство, каким-нибудь раз­го­во­ром раз­влечься, а то у нас тут убий­ство будет! – про­го­во­рил один генерал.

– Начи­найте! – отве­чал дру­гой генерал.

– Как, напри­мер, дума­ете вы, отчего солнце прежде вос­хо­дит, а потом захо­дит, а не наоборот?

– Стран­ный вы чело­век, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство: но ведь и вы прежде вста­ете, идете в депар­та­мент, там пишете, а потом ложи­тесь спать?

– Но отчего же не допу­стить такую пере­ста­новку: сперва ложусь спать, вижу раз­лич­ные сно­ви­де­ния, а потом встаю?

– Гм… да… А я, при­знаться, как слу­жил в депар­та­менте, все­гда так думал: «Вот теперь утро, а потом будет день, а потом пода­дут ужи­нать – и спать пора!»

Но упо­ми­на­ние об ужине обоих повергло в уны­ние и пре­секло раз­го­вор в самом начале.

– Слы­шал я от одного док­тора, что чело­век может дол­гое время сво­ими соб­ствен­ными соками питаться, – начал опять один генерал.

– Да так‑с. Соб­ствен­ные свои соки будто бы про­из­во­дят дру­гие соки, эти, в свою оче­редь, еще про­из­во­дят соки, и так далее, покуда нако­нец соки совсем не прекратятся…

– Тогда надобно пищу какую-нибудь принять…

Одним сло­вом, о чем ни начи­нали гене­ралы раз­го­вор, он посто­янно сво­дился на вос­по­ми­на­ние об еде, и это еще более раз­дра­жало аппе­тит. Поло­жили: раз­го­воры пре­кра­тить, и, вспом­нив о най­ден­ном нумере «Мос­ков­ских ведо­мо­стей», жадно при­ня­лись читать его.

– «Вчера, – читал взвол­но­ван­ным голо­сом один гене­рал, – у почтен­ного началь­ника нашей древ­ней сто­лицы был парад­ный обед. Стол сер­ви­ро­ван был на сто пер­сон с рос­ко­шью изу­ми­тель­ною. Дары всех стран назна­чили себе как бы ран­деву [1] на этом вол­шеб­ном празд­нике. Тут была и «шекс­нин­ска стер­лядь золо­тая», и пито­мец лесов кав­каз­ских – фазан, и, столь ред­кая в нашем севере в фев­рале месяце, земляника…»

– Тьфу ты, Гос­поди! да неужто ж, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство, не можете найти дру­гого пред­мета? – вос­клик­нул в отча­я­нии дру­гой гене­рал и, взяв у това­рища газету, про­чел сле­ду­ю­щее: – «Из Тулы пишут: вче­раш­него числа, по слу­чаю поимки в реке Упе осетра (про­ис­ше­ствие, кото­рого не запом­нят даже ста­ро­жилы, тем более что в осетре был опо­знан част­ный при­став Б.), был в здеш­нем клубе фести­валь. Винов­ника тор­же­ства внесли на гро­мад­ном дере­вян­ном блюде, обло­жен­ного огур­чи­ками и дер­жа­щего в пасти кусок зелени. Док­тор П., быв­ший в тот же день дежур­ным стар­ши­ною, забот­ливо наблю­дал, дабы все гости полу­чили по куску. Под­ливка была самая раз­но­об­раз­ная и даже почти прихотливая…»

– Поз­вольте, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство, и вы, кажется, не слиш­ком осто­рожны в выборе чте­ния! – пре­рвал пер­вый гене­рал и, взяв, в свою оче­редь, газету, про­чел: – «Из Вятки пишут: один из здеш­них ста­ро­жи­лов изоб­рел сле­ду­ю­щий ори­ги­наль­ный спо­соб при­го­тов­ле­ния ухи: взяв живого налима, пред­ва­ри­тельно его высечь; когда же, от огор­че­ния, печень его увеличится…»

Гене­ралы поникли голо­вами. Все, на что бы они ни обра­тили взоры, – все сви­де­тель­ство­вало об еде. Соб­ствен­ные их мысли зло­умыш­ляли про­тив них, ибо как они ни ста­ра­лись отго­нять пред­став­ле­ния о биф­штек­сах, но пред­став­ле­ния эти про­би­вали себе путь насиль­ствен­ным образом.

И вдруг гене­рала, кото­рый был учи­те­лем кал­ли­гра­фии, оза­рило вдохновение…

– А что, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство, – ска­зал он радостно, – если бы нам найти мужика?

– То есть как же… мужика?

– Ну, да, про­стого мужика… какие обык­но­венно бывают мужики! Он бы нам сей­час и булок бы подал, и ряб­чи­ков бы нало­вил, и рыбы!

– Гм… мужика… но где же его взять, этого мужика, когда его нет?

– Как нет мужика – мужик везде есть, стоит только поис­кать его! Навер­ное, он где-нибудь спря­тался, от работы отлынивает!

Мысль эта до того обод­рила гене­ра­лов, что они вско­чили как встре­пан­ные и пусти­лись отыс­ки­вать мужика.

Долго они бро­дили по ост­рову без вся­кого успеха, но, нако­нец, ост­рый запах мякин­ного хлеба и кис­лой овчины навел их на след. Под дере­вом, брю­хом кверху и под­ло­жив под голову кулак, спал гро­мад­ней­ший мужи­чина и самым нахаль­ным обра­зом укло­нялся от работы. Него­до­ва­нию гене­ра­лов пре­дела не было.

Встал мужи­чина; видит, что гене­ралы стро­гие. Хотел было дать от них стречка, но они так и зако­че­нели, вце­пив­шись в него.

И зачал он перед ними действовать.

Полез сперва-наперво на дерево и нарвал гене­ра­лам по десятку самых спе­лых ябло­ков, а себе взял одно, кис­лое. Потом поко­пался в земле – и добыл оттуда кар­то­фелю; потом взял два куска дерева, потер их друг об дружку – и извлек огонь. Потом из соб­ствен­ных волос сде­лал силок и пой­мал ряб­чика. Нако­нец, раз­вел огонь и напек столько раз­ной про­ви­зии, что гене­ра­лам при­шло даже на мысль: «Не дать ли и туне­ядцу частичку?»

Смот­рели гене­ралы на эти мужиц­кие ста­ра­ния, и сердца у них весело играли. Они уже забыли, что вчера чуть не умерли с голоду, а думали: «Вот как оно хорошо быть гене­ра­лами – нигде не пропадешь!»

– Довольны ли вы, гос­пода гене­ралы? – спра­ши­вал между тем мужичина-лежебок.

– Довольны, любез­ный друг, видим твое усер­дие! – отве­чали генералы.

– Не поз­во­лите ли теперь отдохнуть?

– Отдохни, дру­жок, только свей прежде веревочку.

Набрал сей­час мужи­чина дикой конопли, раз­мо­чил в воде, поко­ло­тил, помял – и к вечеру веревка была готова. Этою верев­кою гене­ралы при­вя­зали мужи­чину к дереву, чтоб не убег, а сами легли спать.

Про­шел день, про­шел дру­гой; мужи­чина до того излов­чился, что стал даже в при­горшне суп варить. Сде­ла­лись наши гене­ралы весе­лые, рых­лые, сытые, белые. Стали гово­рить, что вот они здесь на всем гото­вом живут, а в Петер­бурге между тем пен­сии ихние всё накап­ли­ва­ются да накапливаются.

– А как вы дума­ете, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство, в самом ли деле было вави­лон­ское стол­по­тво­ре­ние, или это только так, одно ино­ска­за­ние? – гово­рит, бывало, один гене­рал дру­гому, позавтракавши.

– Думаю, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство, что было в самом деле, потому что иначе как же объ­яс­нить, что на свете суще­ствуют раз­ные языки!

– Стало быть, и потоп был?

– И потоп был, потому что, в про­тив­ном слу­чае, как же было бы объ­яс­нить суще­ство­ва­ние допо­топ­ных зве­рей? Тем более, что в «Мос­ков­ских ведо­мо­стях» повествуют…

– А не почи­тать ли нам «Мос­ков­ских ведомостей»?

Сыщут нумер, уся­дутся под тенью, про­чтут от доски до доски, как ели в Москве, ели в Туле, ели в Пензе, ели в Рязани – и ничего, не тошнит!

Долго ли, коротко ли, однако гене­ралы соску­чи­лись. Чаще и чаще стали они при­по­ми­нать об остав­лен­ных ими в Петер­бурге кухар­ках и вти­хо­молку даже поплакивали.

– Что-то теперь дела­ется в Подья­че­ской, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство? – спра­ши­вал один гене­рал другого.

– И не гово­рите, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство! все сердце изныло! – отве­чал дру­гой генерал.

– Хорошо-то оно хорошо здесь – слова нет! а все, зна­ете, как-то неловко барашку без ярочки! да и мун­дира тоже жалко!

– Еще как жалко-то! Особ­ливо, как чет­вер­того класса, так на одно шитье посмот­реть, голова закружится!

И начали они нудить мужика: пред­ставь да пред­ставь их в Подья­че­скую! И что ж! ока­за­лось, что мужик знает даже Подья­че­скую, что он там был, мед-пиво пил, по усам текло, в рот не попало!

– А ведь мы с Подья­че­ской гене­ралы! – обра­до­ва­лись генералы.

– А я, коли видели: висит чело­век сна­ружи дома, в ящике на веревке, и стену крас­кой мажет или по крыше словно муха ходит – это он самый я и есть! – отве­чал мужик.

И начал мужик на бобах раз­во­дить, как бы ему своих гене­ра­лов пора­до­вать за то, что они его, туне­ядца, жало­вали и мужиц­ким его тру­дом не гну­ша­лися! И выстроил он корабль – не корабль, а такую посу­дину, чтоб можно было океан-море пере­плыть вплоть до самой Подьяческой.

– Ты смотри, однако, кана­лья, не утопи нас! – ска­зали гене­ралы, уви­дев пока­чи­вав­шу­юся на вол­нах ладью.

– Будьте покойны, гос­пода гене­ралы, не впер­вой! – отве­чал мужик и стал гото­виться к отъезду.

Набрал мужик пуху лебя­жьего мяг­кого и устлал им дно лодочки. Устлавши, уло­жил на дно гене­ра­лов и, пере­кре­стив­шись, поплыл. Сколько набра­лись страху гене­ралы во время пути от бурь да от вет­ров раз­ных, сколько они ругали мужи­чину за его туне­яд­ство – этого ни пером опи­сать, ни в сказке ска­зать. А мужик все гре­бет да гре­бет да кор­мит гене­ра­лов селедками.

Вот нако­нец и Нева-матушка, вот и Ека­те­ри­нин­ский слав­ный канал, вот и Боль­шая Подья­че­ская! Всплес­нули кухарки руками, уви­девши, какие у них гене­ралы стали сытые, белые да весе­лые! Напи­лись гене­ралы кофею, наелись сдоб­ных булок и надели мун­диры. Поехали они в каз­на­чей­ство, и сколько тут денег загребли – того ни в сказке ска­зать, ни пером описать!

Однако и об мужике не забыли; выслали ему рюмку водки да пятак серебра: весе­лись, мужичина!

Источник