лучшие стихи второй половины 20 века русские

DUNAEVA.INFO

среда, 22 марта 2017 г.

Стихи поэтов второй половины 20 века

Дорогие мои одиннадцатиклассники!

Андрей Дементьев

Отцы,
Не покидайте сыновей!

Отцы,
Не покидайте сыновей!
Не унижайте их подарком к дате…
Всё можно изменить в судьбе своей,
Но только сыновей не покидайте.

Пока малы.
За них в ответе мать
От первых слёз
И до вечерней сказки.
Но как потом им будет не хватать
Мужской поддержки
И отцовской ласки.

Им непременно надо подражать
Своим отцам
На то они и дети.
Родную руку молча подержать,
Уйти с отцом рыбачить на рассвете.

Обида вас настигнет иль любовь
Не уходите…
Вы им всех дороже.
Ведь в жилах сыновей — отцова кровь.
И заменить её уже никто не сможет.
Источник: http://www.kulturologia.ru/blogs/130616/29996/

Не ссорьтесь, влюбленные

Наум Коржавин

Дети в Освенциме

Расул Гамзатов

Берегите друзей

Или не простившие меня.

Радость, помедли, куда ты летишь.

Юнна Мориц

Путеводная звезда

Хорошо быть молодым

Роберт Рождественский

Будь, пожалуйста, послабее.

Знаешь, я хочу, чтоб каждое слово.

Над головой созвездия мигают.

Необитаемые острова

Отдать тебе любовь.

Человеку надо мало.

Булат Окуджава

Николай Рубцов

В МИНУТЫ МУЗЫКИ

В минуты музыки печальной
Я представляю желтый плес,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берез,

И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей.

Давно душа блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.

Но все равно в жилищах зыбких —
Попробуй их останови!—
Перекликаясь, плачут скрипки
О желтом плесе, о любви.

И все равно под небом низким
Я вижу явственно, до слез,
И желтый плес, и голос близкий,
И шум порывистых берез.

Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чем.
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чем.
[1966]

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН

Слухи были глупы и резки:
Кто такой, мол, Есенин Серега,
Сам суди: удавился с тоски
Потому, что он пьянствовал много.

Да, недолго глядел он на Русь
Голубыми глазами поэта.
Но была ли кабацкая грусть?
Грусть, конечно, была. Да не эта!

Версты все потрясенной земли,
Все земные святыни и узы
Словно б нервной системой вошли
В своенравность есенинской музы!

Это муза не прошлого дня.
С ней люблю, негодую и плачу.
Много значит она для меня,
Если сам я хоть что-нибудь значу.

Вредная,
неверная,
наверно.
Нервная, наверно. Ну и что ж?
Мне не жаль,
Но жаль неимоверно,
Что меня, наверно, и не ждешь!
За окном,
таинственны, как слухи,
Ходят тени, шорохи весны.
Но грозой и чем-то в этом духе
Все же веют сумерки и сны!
Будь что будет!
Если и узнаю,
Что не нравлюсь,— сунусь ли в петлю?
Я нередко землю проклинаю,
Проклиная, все-таки люблю!
Я надолго твой,
хоть и недолго
Почему-то так была близка
И нежна к моей руке с наколкой
Та, с кольцом,
прохладная рука.
Вредная,
неверная,
наверно.
Нервная, наверно. Ну и что ж?
Мне не жаль,
Но жаль неимоверно,
Что меня, наверное, не ждешь!

Неизвестный

В твоих глазах

Расплата

Улетели листья

Букет

Журавли

Ласточка

Ласточка носится с криком.
Выпал птенец из гнезда.
Дети окрестные мигом
Все прибежали сюда.

Взял я осколок металла,
Вырыл могилу птенцу.
Ласточка рядом летала,
Словно не веря концу.

Долго носилась, рыдая,
Над мезонином своим.
Ласточка! Что ж ты, родная,
Плохо смотрела за ним?

Евгений Евтушенко

Не надо бояться

Не надо бояться тяжёлой задачи,
а надо бояться дешёвой удачи.
Не надо бояться быть честным и битым,
а надо бояться быть лживым и сытым!

Дай Бог

Дай бог слепцам глаза вернуть
и спины выпрямить горбатым.
Дай бог быть богом хоть чуть-чуть,
но быть нельзя чуть-чуть распятым.
Дай бог не вляпаться во власть
и не геройствовать подложно,
и быть богатым — но не красть,
конечно, если так возможно.
Дай бог быть тертым калачом,
не сожранным ничьею шайкой,
ни жертвой быть, ни палачом,
ни барином, ни попрошайкой.
Дай бог поменьше рваных ран,
когда идет большая драка.
Дай бог побольше разных стран,
не потеряв своей, однако.
Дай бог, чтобы твоя страна
тебя не пнула сапожищем.
Дай бог, чтобы твоя жена
тебя любила даже нищим.
Дай бог лжецам замкнуть уста,
глас божий слыша в детском крике.
Дай бог живым узреть Христа,
пусть не в мужском, так в женском лике.
Не крест — бескрестье мы несем,
а как сгибаемся убого.
Чтоб не извериться во всем,
Дай бог ну хоть немного Бога!
Дай бог всего, всего, всего
и сразу всем — чтоб не обидно…
Дай бог всего, но лишь того,
за что потом не станет стыдно.

Людей неинтересных в мире нет

Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы — как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.

А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтересностью своей.

У каждого — свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это все неведомо для нас.

И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой.
Все это забирает он с собой.

Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит все равно!

Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?

Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.

Уходят люди. Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.
1961

Источник

Лучшие стихи второй половины 20 века русские

“В начале было небо…”

Поэзия второй половины ХХ века. Антология. Составление: Т. Рыбальченко. —
Томск: ТГУ, 2005.

Периодическая печать нет-нет, да и порадует нас вестью о том, что не только в городах столичных вызревают новые голоса.

В последние годы издано множество книг о так называемой “областной литературе”. Во многих областных центрах выходят свои литературные издания, которые, к сожалению, с большим запозданием доходят до Москвы, а то и вовсе не доходят. Не может быть сомнения, что будут новые и новые опыты по составлению антологий поэзии ХХ века. Одна из них — сибирская — перед нами.

Сорок пять авторов составитель Татьяна Рыбальченко включила в “избранное свое” в объеме двадцати трех авторских листов, подписанное к печати в 2005 году и дошедшее до Москвы в 2006-м. Тираж символичный для нашего времени — 500 экземпляров! Помечено, что издание предназначается для студентов-филологов и даже является хрестоматией-практикумом — ведь издано Томским университетом.

Здесь для меня немало волнующего: именно в начале того самого пятидесятилетия, которое охватывает антология, я учился в этом университете и застал начальные дни славы включенного в антологию Василия Казанцева, еще студента, а уже известного в столице и поддержанного, отважно и безоговорочно, Виктором Боковым. Они теперь — в одной антологии. Тут будет уместно сказать, что не так-то просто было во все времена рассмотреть талант, увидеть его перспективу и отважиться воздать ему должное: “Царствуй!” — написал он ему в те годы на подаренной книге… Кто же “устоял” и царствует по сей день на поэтическом олимпе, каковы эти соседства, вполне ли уяснимы эти “призовые места” в новом — таком ином — времени?!

Должен заметить сразу, что, не вполне соглашаясь с некоторыми “классификациями составителя и автора вводных текстов”, среди которых есть и блестящие эссе, и опыты уяснения философской составляющей текстов, но есть и заметки беглые, до обидного краткие и, кажется, совершенно искусственные, — в целом не могу не воздать должного, на мой взгляд, тщательному подбору, безупречному вкусу и знанию всего поэтического месива, от первых величин до сопутствующих. Это работа зоркая, глубоко интеллектуальная, а кроме того, издание имеет неброские дидактические цели, направленные на то, чтобы будущие филологи, поэты, да и просто читатели — а одних студентов в Томске свыше 100 000! — осознали ценность этого феномена. Философические пассажи составителя дают мне повод напомнить, что вне внимания студентов-филологов по сей день остается вдохновенная поэма из жизни и мышления Гегеля — его лекции о поэзии. Будет уместно напомнить некоторые его великолепные реплики: “научное исследование должно начинаться с поэзии” (!), “поэзия — бесконечное царство духа” (!!), “поэзия была самой универсальной и всеобъемлющей наставницей рода человеческого и еще продолжает быть ею” (. ). Цитирую по изданию 1958 года: кн. 3, с. 104—109. В самом деле, осознание серьезности и всеобъемлющего характера поэтической рефлексии, которая в древности совпадала с философской и даже, по мысли Гегеля, предшествовала ей, сегодня либо совершенно утрачено, либо отодвинуто на периферию современных представлений о поэзии.

Все ли можно объяснить и уложить в классификацию типа “лирика социальных эмоций” (сюда включены: Л. Мартынов, Б. Слуцкий, Е. Евтушенко, В. Высоцкий), “лирика конкретного переживания” (здесь: Д. Самойлов, А. Межиров, В. Казанцев, А. Кушнер и др.), “лирика экзистенциального переживания” (здесь и С. Липкин, и Ю. Левитанский, и Б. Ахмадулина, и др.)? Думаю, этих примеров достаточно, чтобы наш “внутренний критерий” чего-то не отверг! Ну, хорошо, за недостатком места не включены Р. Рождественский, Н. Коржавин, Н. Матвеева, Б. Окуджава и др. Но как, по чисто исторической достоверности, оказались раскинутыми по разным весям А. Вознесенский, Е. Евтушенко, Б. Ахмадулина, В. Соснора, которые входили в одну группу “бури и натиска”, которых соединяло нечто большее, чем пристрастие к поэтическим формам; они, во многом столь разные (но разве не отличались акмеисты А. Ахматова и О. Мандельштам?), сближены свежестью поиска! В сущности, их разные “формальные” предпочтения были объединены именно сферой представлений, их поэтика была социальным и политическим вызовом, актом свободы. Замечу к слову, что эта важная сторона поэтического процесса, когда не только знаменитые поэты, но и поэты на периферии собирали огромные аудитории, оказалась как-то уведена в сторону глубоко личных поэтических поисков, драм, в то время как стихи-поступки “Бабий Яр” Е. Евтушенко, “Бьют женщину” и “Васильки Шагала” А. Вознесенского остались за кадром. Может быть, взамен некоторых усложненных комментариев, включающих труднорасшифровываемые смыслы “инфернальный мир”, “духовные мутации”, “экзистенциальная вина” (все на одной стр. 253), был бы смысл представить авторские кредо, наиболее интересные отзывы критики, включая и сами выступления поэтов, скажем, той же Б. Ахмадулиной, на встречах в ЦК — в защиту поэзии, в защиту прав личности… Слов нет, в отдельных случаях сами поэты, в том числе вошедшие в антологию И. Бродский, Г. Сапгир, подчас в полемическом азарте склонны были утверждать свою политическую индифферентность, поэтическое творчество как частное дело. Объективно само творчество — этих и многих других поэтов — воздействовало на все круги общества, включая и ЦК (это признавал и допускал И. Бродский — при всех его филиппиках против “советских” Е. Евтушенко и А. Вознесенского). Роль поэзии второй половины ХХ века в этом смысле чрезвычайна, глубинна; нужны серьезные социологические исследования, работа с колоссальным массивом мемуарной литературы, позволяющая понять, какова заслуга поэзии перед обществом и в чем заключаются трудности ее оценки и самооценки сегодня.

Антология показывает разнообразие стилей, идей, чувств, свойственных поэзии второй половины прошлого века. Хорошо, что составитель сделал так, что в пределах одной книги, одной поэтической и, несомненно, национальной культуры соседствуют такие разные поэты, как А. Кушнер и Ю. Кузнецов, Е. Винокуров и Л. Губанов… Ведь антология — это репрезентация взгляда на многосложный процесс развития поэтического мышления и его оформления в самые разнообразные индивидуальные стили, дающие порой поводы для сближений по сходству поиска.

Источник

Читаем и восхищаемся: яркие поэты и поэтессы XX века

21 марта — Всемирный День поэзии. В честь этого прекрасного праздника мы подготовили подборку самых любимых и читаемых поэтов XX века.

Сергей Есенин

«Я обманывать себя не стану…»

Произведения Сергея Есенина, великого русского поэта, отзываются в сердцах читателей, а самые пронзительные строки запоминаются навсегда. Его стихотворения настоящая «исповедь хулигана», в которой автор раскрывает самые потаенные закоулки своей души

Ах, метель такая, просто чёрт возьми!
Забивает крышу белыми гвоздьми.
Только мне не страшно, и в моей судьбе
Непутёвым сердцем я прибит к тебе.

Владимир Маяковский

Любовь великого Владимира Маяковского была нежной и страстной, громадной и беззащитной, такой же разной, как и сам поэт. Это великолепное, такое прекрасное и опасное чувство наполняло каждое слово Маяковского силой и энергией. Именно эта любовь, которая ясной нитью пересекает творчество поэта, погубила самобытного реформатора поэтического языка.

Отныне я сердцем править не властен.
У прочих знаю сердца дом я.
Оно в груди — любому известно!
На мне ж
с ума сошла анатомия.
Сплошное сердце —
гудит повсеместно.
О, сколько их,
одних только вёсен,
за 20 лет в распалённого ввалено!
Их груз нерастраченный — просто несносен.
Несносен не так,
для стиха,
а буквально.

Анна Ахматова

Соединившая в своем творчестве лучшие традиции двух веков: прозы золотого и поэзии серебряного, Анна Ахматова создавала поистине уникальные стихотворные произведения, где каждое слово было наполнено глубочайшим смыслом и символизмом. Она описывала женскую душу, которая, несмотря на свою ранимость и беззащитность, способна перевернуть весь мир во имя любви, справедливости и истины.

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.

Марина Цветаева

Марина Цветаева называла себя поэтом, рассказывая о своей жизни как о судьбе дерева, в которое постоянно попадают молнии. Она смогла стойко перенести арест мужа и дочери, которых ей не довелось увидеть больше никогда, и, попав на родину после долгой эмиграции в эпоху «большого террора», обрести своего постоянного спутника – одиночество, с которым до конца жизни шла по творческому пути.

Ты душу надолго пригнул мне к земле.
— Мой милый, был так беспощаден твой суд! —
Но все же я сердцем твоя — и во мгле
«За несколько светлых минут!»

Александр Блок

«Русь моя, жизнь моя…»

Великая сила дарования Александра Блока, одного из крупнейших поэтов Серебряного века, видна во всех его произведениях: и в стихах, и в поэмах. Его размышления о судьбе России и то, с каким лиризмом и проникновенностью он доносил свои чувства до читателя, дают понять, что они были неразрывно связаны с личной судьбой самого поэта.

Всё бытие и сущее согласно
В великой, непрестанной тишине.
Смотри туда участно, безучастно, —
Мне всё равно — вселенная во мне.

Борис Пастернак

Неповторимый поэтический стиль Бориса Пастернака принес ему не только признание, но и Нобелевскую премию. Его стихотворения, образные, страстные, глубокие и очень мелодичные, вошли в сокровищницу мировой поэзии, до сих пор сохраняя свое очарование и поклонников по всему миру.

Любимая, – жуть! Когда любит поэт,
Влюбляется бог неприкаянный.
И хаос опять выползает на свет,
Как во времена ископаемых.

Даниил Хармс

«Я родился в камыше…», сборник

Никому до сих пор неясно, кем же был загадочный Даниил Хармс, скрывающий, по словам Маршака, свою «классическую основу»: мастером эпатажа, мистификатором или наивным гением. Однако его загадочные и таинственные произведения, являющиеся одной из основных головоломок отечественной литературы, популярны до сих пор.

Я не имею больше власти
таить в себе любовные страсти,
они кипят во мне от злости,
что мой предмет любви меня к себе
не приглашает в гости.
Уже два дня не видел я предмета.
На третий кончу жизнь из пистолета.

Константин Бальмонт

Истины, высказанные одним из самых великих русских поэтов, Константином Бальмонтом, продолжают жить до сих пор, увлекая своей философией все новых и новых читателей. Он, сознательно отвергая «старое искусство», нашел новаторский способ того, как можно открыть свою душу, находящуюся в непрекращающемся поиске прекрасного момента, миру.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,
А если день погас,
Я буду петь… Я буду петь о Солнце
В предсмертный час!

Роберт Рождественский

«Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе»

Пронзительная и необыкновенно искренняя любовная лирика, без которой невозможно представить историю русской поэзии, — это творчество Роберта Рождественского. Он писал не только о любви, он писал о судьбе своей родины и своем собственном духовном развитии. В стихотворениях поэта чувствуется абсолютное знание, уверенность и личная ответственность за все доброе и худое, творящееся на родной земле.

Города, начинающиеся с вокзалов.
Есть у каждого города
возраст и голос.
Есть одежда своя.
И особенный запах.
И лицо,
И не сразу понятная
гордость.

Булат Окуджава

«Под управлением любви»

Булат Окуджава – главный сентименталист бардовской среды, поэт, который пережил, наверное, самые крупные несчастья века. В своих мелодичных стихотворениях он стремился передать чувство времени и тайны своего сердца, приглашая каждого читателя к размышлению о совести и чести. Во многих своих стихах он сочетал самые разные темы, породив жанр, который ныне принято называть городским бардовским романсом.

У поэта соперников нету
ни на улице и ни в судьбе.
И когда он кричит всему свету,
это он не о вас – о себе.

Белла Ахмадулина

«Стихотворения и поэмы. Дневник»

Белла Ахмадулина – невероятный русский поэт, которого Бродский называл «несомненной наследницей лермонтовско-пастернаковской линии в русской поэзии». Она писала проникновенные, искренние лирические и очень мелодические стихотворения, которые облачала в присущую ей изысканную форму. Ее творчество – одно из самых значимых и ярких явлений русской литературы XX века.

Жила в позоре окаянном,
а все ж душа — белым-бела,
и если кто-то океаном
и был — то это я была.

Андрей Вознесенский

Взгляд Твой полон одной любовью,
чувства прочие победя.
Я готов совершить любое
преступление ради Тебя.

Благодарим онлайн-магазин «ЛитРес» за помощь в подготовке материала.

Источник

Лучшие стихи конца 20 века

Идут деревянные боги,
Скрипя, как великий покой.
За ними бредет по дороге
Солдат с деревянной ногой.

Не видит ни их, ни России
Солдат об одном сапоге.
И слушает скрипы глухие
В своей деревянной ноге.

Солдат потерял свою ногу
В бою среди белого дня.
И вырубил новую ногу
Из старого темного пня.

Он слушает скрипы пространства,
Он слушает скрипы веков.
Голодный огонь христианства
Пожрал деревянных богов.

Мы раньше молились не Богу,
А пню среди тёмного дня.
Он вырубил новую ногу
Из этого старого пня.

Бредёт и скрипит по дороге
Солдат об одном сапоге.
Скрипят деревянные боги
В его деревянной ноге.

Скрипят деревянные вздохи,
Труху по дороге метут.
Народ разбегается в страхе.
А боги идут и идут.

По старой разбитой дороге
В неведомый тёмный конец
Идут деревянные боги.
Когда же пройдут наконец.

Прошли деревянные боги,
Прошли на великий покой.
Остался один на дороге
Солдат с деревянной ногой.

Полюбите живого Христа,
Что ходил по росе
И сидел у ночного костра,
Освещённый, как все.

Где та древняя свежесть зари,
Аромат и тепло?
Царство Божье гудит изнутри,
Как пустое дупло.

Ваша вера суха и темна,
И хромает она.
Костыли, а не крылья у вас,
Вы разрыв, а не связь.

Так откройтесь дыханью куста,
Содроганью зарниц
И услышите голос Христа,
А не шорох страниц.

Качнулся влево русский маятник,
И нас налево занесло.
Налево чёрт, как понимаете,
Увеличительное зло.

Во всю ивановскую маятник
Ударил чёрта между глаз.
Идут часы, как понимаете,
И нас качает всякий раз.

На этом сказка не кончается,
Она уходит вглубь и вширь,
Где русский маятник качается,
Как на распутье богатырь.

Качнётся вправо русский маятник.
Направо Бог. Он нас простит.
Часы идут, как понимаете,
Покамест богатырь стоит.

Шел по улице мужик,
Песню пел.
Как душа его лежит,
Так и пел.

Он мотив перевирал,
Путал слог.
И нещадно глотку драл —
Пел, как мог.

Пел, как жизнь свою сложил,
Однова.
Кто-то умный доложил
По «ноль-два»

Появился «воронок»,
Весь в пыли.
Мужика свалили с ног.
Замели.

Покачнулась тишина
И, сквозя,
прошептала:
— Ну, страна!
Спеть нельзя!

* * *
Я не верю, не верю, не верю
Ни в какие уже чудеса.
Почему же ветвями деревья
Так цепляются за небеса?

И ветрами — не странно ли это?
За какую такую вину
Золотые осколыши лета
К моему наметает окну?

И опять неминуемым шлюзом
Принужден быть оконный проем,
Чтобы плыл этот трепетный мусор
Грустно в стихосложенье моем,

Поднимая до облачной выси
Обветшалые всуе слова
И земные посконные мысли —
Так, что кругом идет голова.

Я не верю, не верю, не верю,
Как не верит редеющий лес,
Что уже золотые деревья
Доросли до печальных небес.

* * *
Я памятник воздвиг себе иной!

Какой ни окружай меня ландшафт,
чего бы ни пришлось мне извинять,-
я облик свой не стану изменять.
Мне высота и поза та мила.
Меня туда усталось вознесла.

Ты, Муза, не вини меня за то.
Рассудок мой теперь, как решето,
а не богами налитый сосуд.
Пускай меня низвергнут и снесут,
пускай в самоуправстве обвинят,
пускай меня разрушат, расчленят,-

в стране большой, на радость детворе
из гипсового бюста во дворе
сквозь белые незрячие глаза
струей воды ударю в небеса.

Но сколько раз сутулюсь,
Сколько раз!

Источник