маяковский я взял ее хорошей маяковский
Как найти хорошую жену?
Эти стихи были написаны почти тысячу лет назад. За это время на земле многое изменилось.. Не ленитесь и прочтите до конца.
Подумай перед тем, как брать жену,
Какую должен ты искать жену.
Ищи такую, чтоб была она
Умна, и домовита, и скромна.
Чтоб взгляд и юноши и старика
Пленялся ею лишь издалека.
Чтоб для неё до смерти неминучей
Ты был единственный, а значит — лучший.
Подумай также, какова семья,
Где родилась избранница твоя.
За громким именем не стоит гнаться,
Ведь именем жены тебе не зваться.
Послушай слово мудрого и делай,
Как говорит он, опытный и зрелый:
«Ищи невесту, у которой гладки
Не столь бока и щеки, сколь повадки,
Чтоб не черты лица, черты души
У нареченной были хороши».
Что для мужчины может быть соблазном?
Одни пленятся обликом прекрасным,
Другие знатных выбирают в жёны,
Жениться на богатых третьи склонны.
Четвертые хотят, чтобы жена
Была чистосердечна и скромна.
Ты хочешь знать, кто прав из них, кто нет,
Прислушайся, я дам тебе совет:
Тот, кто нашёл богатую жену,
До смерти будет у жены в плену.
Богатая на мужа-бедняка
Смотреть всё время будет свысока.
Браниться будет, попрекать со зла,
Считать, что мужа в слуги наняла.
Мне жаль мужей, которые должны
Склоняться перед именем жены.
Высокородством гордая жена
Всегда с безродным мужем холодна.
Всю жизнь он будет хмур, его судьба —
Быть при жене смиреннее paбa.
Несчастен муж красавицы жены —
Он желт лицом, года его черны.
Ценитель красоты не он один,
Ведь есть глаза и у других мужчин.
Он будет, бедный, до скончанья дней
Не муж своей жены, а страж при ней.
С женой своею будет счастлив тот,
Кто честность в ней и доброту найдёт.
Пусть красотой не славится она —
Душой красавица твоя жена.
Чванливой ты не угождал родне,
Высокородства не искал в жене.
Но честь и добродетели её
Возвысят имя скромное твоё.
Не гнался за богатою женой,
Не торговался ты с ее родней,
И всё ж таки богатство может быть:
Жена тебе поможет накопить.
И если ты богат такой женой,
Считай, что четырех нашёл в одной.
Надеюсь понравились стихи 🙂 (С)
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Маяковский я взял ее хорошей маяковский
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Маяковский?
Нет, это совершенно невозможно. Удивительности подстерегают нас на каждом шагу.
Кто бы мог подумать, что следующие строчки
Свою жену я не ругаю
Я никогда ее не брошу
При мне она стала плохой
Брал-то я ее хорошей.
которые в интернете постоянно приписываются Маяковскому, на самом деле принадлежат не ему?
О.А. Лекманов указал нам на это, прочитав интервью с нашей коллегой Ульяной Климовой. Эти слова, повсеместно цитируемые в сети, являются, как и подсказал нам Олег Андершанович, искаженным воспроизведением стихотворения Олега Григорьева:
Жену свою я не хаю,
И никогда не брошу её.
Это со мной она стала плохая,
Взял-то ее я хорошую.
Различия очевидны, первый вариант проще: у «Маяковского» выпадает одна рифма, меньше инверсии и «хаю» заменено на «ругаю». Забавно, но вспоминается Агния Барто:
Уронили мишку на пол,
Оторвали мишке лапу.
Потому что он хороший.
Кроме того, в этом варианте исчезают составные рифмы, присутствующие у Григорьева.
Итак, Электрический Интернет (а как еще назвать того, кто все это творит) переделывает текст и ставит под ним имя другого поэта. Почему текст упрощается – более-менее понятно, «народный» вариант почти всегда проще: оригинальные вещи часто отпадают при передаче «из уст в уста». А вот почему автором стал именно Маяковский (а также где-когда-куда-откуда-и-зачем-и-как?) – полнейшая загадка для ума. Вот такие ловушки расставляет нам порой Интернет.
rlyatas
Станислав Шевченко (rlyatas)
Эпизодично встречаю стихотворение, публикуемое преимущественно женским полом:
«Свою жену не ругаю. Её никогда я не брошу. Это ведь сомной она стала плохая. А брал то я её хорошей..»
Приписывают Маяковскому. И, судя по всему, это четверостишие должно наставлять мужчинна «путь истинный». Ну вроде как ты выбрал эту женщину, вот и люби ее, не много ни мало, до гроба. Своего собственного, естественно.
При этом как то совсем забывается, что у Маяковского жены не было. Любовницы были, да. Одна из них, Лиля Брик, по одной из версий, была причиной его смерти.
Впрочем. впрочем Владимир Маяковский и не писал этих строк. Какое-то подобие конечно присутствует, но лишь подобие. Сравните:
«Мой стих трудом громаду лет прорвёт И явится весомо, грубо, зримо, Как в наши дни вошёл водопровод, Сработанный ещё рабами Рима!»
Вот это я понимаю. Это Маяковский.
А написал эти строки, некто Олег Григорьев. И в оригинале они звучат:
«Жену свою я не хаю, И никогда не брошу её. Это со мной она стала плохая, Взял-то ее я хорошую.»
Смущает, однако, не автор, а смысл. Типа жена испортилась, но все равно придется ее хранить. С чего так? К примеру, для аналогии:
«Пластиковый стаканчик, Не выброшу никогда. Достался мне он чистым Испачкал его я.»
С тем же успехом можно предложить сохранить навечно старые покрышки, дырявые носки и еще какой нибудь мусор, на том основании, что брали мы его когда то целым и красивым.
Правда есть еще один взгляд. Возможно Григорьев имел в виду, что хранить жену мы должны из чувства вины. Вот испортил ты хорошего человека, кому она теперь такая нужна? Вот и оберегай ее теперь. Корми, пои, одевай да обувай. Но ежели мы почитаем Олега, то найдем и его отношение к ненужным женам:
«Растворил жену в кислоте… Вот бы по кайфу зажили! Да дети нынче пошли не те – Взяли и заложили.»
Милые вы наши женщины. Не приводите Маяковского в пример. Блядун тот еще был. А мы вас и так любим).
О сущности любви
Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви
Простите
меня,
товарищ Костров,
с присущей
душевной ширью,
что часть
на Париж отпущенных строф
на лирику
я
растранжирю.
Представьте:
входит
красавица в зал,
в меха
и бусы оправленная.
Я
эту красавицу взял
и сказал:
— правильно сказал
или неправильно? —
Я, товарищ, —
из России,
знаменит в своей стране я,
я видал
девиц красивей,
я видал
девиц стройнее.
Девушкам
поэты любы.
Я ж умен
и голосист,
заговариваю зубы —
только
слушать согласись.
Не поймать
меня
на дряни,
на прохожей
паре чувств.
Я ж
навек
любовью ранен —
еле-еле волочусь.
Мне
любовь
не свадьбой мерить:
разлюбила —
уплыла.
Мне, товарищ,
в высшей мере
наплевать
на купола.
Что ж в подробности вдаваться,
шутки бросьте-ка,
мне ж, красавица,
не двадцать, —
тридцать…
с хвостиком.
Любовь
не в том,
чтоб кипеть крутей,
не в том,
что жгут у́гольями,
а в том,
что встает за горами грудей
над
волосами-джунглями.
Любить —
это значит:
в глубь двора
вбежать
и до ночи грачьей,
блестя топором,
рубить дрова,
силой
своей
играючи.
Любить —
это с простынь,
бессонницей рваных,
срываться,
ревнуя к Копернику,
его,
а не мужа Марьи Иванны,
считая
своим
соперником.
Нам
любовь
не рай да кущи,
нам
любовь
гудит про то,
что опять
в работу пущен
сердца
выстывший мотор.
Вы
к Москве
порвали нить.
Годы —
расстояние.
Как бы
вам бы
объяснить
это состояние?
На земле
огней — до неба…
В синем небе
звезд —
до черта.
Если б я
поэтом не́ был,
я бы
стал бы
звездочетом.
Подымает площадь шум,
экипажи движутся,
я хожу,
стишки пишу
в записную книжицу.
Мчат
авто
по улице,
а не свалят на́земь.
Понимают
умницы:
человек —
в экстазе.
Сонм видений
и идей
полон
до крышки.
Тут бы
и у медведей
выросли бы крылышки.
И вот
с какой-то
грошовой столовой,
когда
докипело это,
из зева
до звезд
взвивается слово
золоторожденной кометой.
Распластан
хвост
небесам на треть,
блестит
и горит оперенье его,
чтоб двум влюбленным
на звезды смотреть
из ихней
беседки сиреневой.
Чтоб подымать,
и вести,
и влечь,
которые глазом ослабли.
Чтоб вражьи
головы
спиливать с плеч
хвостатой
сияющей саблей.
Себя
до последнего стука в груди,
как на свиданьи,
простаивая,
прислушиваюсь:
любовь загудит —
человеческая,
простая.
Ураган,
огонь,
вода
подступают в ропоте.
Кто
сумеет
совладать?
Можете?
Попробуйте…
Лиличка!
Дым табачный воздух выел.
Комната —
глава в крученыховском аде.
Вспомни —
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще —
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя —
тяжкая гиря ведь —
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят —
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон —
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек…
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.