Розовый фламинго как снимали
Жареный фламинго
Иван Белецкий о том, что новая версия «Розового фламинго», сделанная группой Cream Soda, — образцовый реакционный гимн путинской эпохи
Алена Свиридова — «Розовый фламинго»
Если клип 1994 года обращался к подводным образам, то видео на новую версию песни, сделанную группой Cream Soda, визуально решено как совокупность многочисленных отсылок к мифам дворянской усадьбы (дело происходит как бы в лесу, но на самом деле концептуально это, конечно, именно заброшенный усадебный парк) и барской охоты (выстроенной более или менее по канонам: утренняя подготовка — собственно охота — финальный пир).
Cream Soda & Алена Свиридова — «Розовый фламинго»
Дореволюционная усадебная Россия, показанная на экране, уже не может восприниматься без учета реконструкций и деконструкций позднесоветскими режиссерами, в диапазоне от михалковски-чеховских экзерсисов и до какой-нибудь «Формулы любви». И — самое важное — без учета огромного визуального массива ностальгического и иронического отображения дореволюционной дворянской культуры в девяностые. Авторы клипа учитывают все эти пласты, более того, они снимают видео на песню из 90-х именно так потому, что это и есть один из сквозных сюжетов того десятилетия, одновременно приторно-романтичный, бесплодно пытающийся возродить ту самую ретроутопию усадьбы, охоты и проч., и иронический (сравните «Как упоительны в России вечера» и саркастические дореволюционные сцены в «Особенностях национальной охоты»). Да и снят «Розовый фламинго» в утрированно-комедийной манере, имитирующей юмористические передачи девяностых, в духе скетчей из «Масок-шоу» или «Городка».
Музыкально атмосфера оригинала воспроизведена бережно: о современности куда больше, чем новая аранжировка, говорит качество мастеринга да, может быть, RnB‘шная вокальная партия ближе к концу. Голос самой Свиридовой, кажется, совсем не поменялся и звучит как семпл из тех старых времен. В смысле работы с ностальгическим звуковым материалом новый «Розовый фламинго» сделан максимально аккуратно: без экстремальных решений и серьезного переосмысления.
Все иронично идет в ход и превращается во всеобщий КВН.
Появление в клипе Евгения Понасенкова особенно характерно. Понасенков — публицист, занимающийся историческим ревизионизмом, в основном его интересует дореволюционный период. В частности, он написал крайне спорную книгу с нескромным названием «Первая научная история войны 1812 года». Параллельно Понасенков — медийная фигура, меметичный видеоблогер, которого называют ироничным прозвищем Маэстро и смотрят, скорее, не из уважения к автору как к специалисту, а опять же из-за порождаемых им мемов. Прямо сейчас завершается превращение Понасенкова из «интернет-фрика» во вполне конвенционального медиагероя: еще пару лет назад к нему проявляли интерес только форумные интернет-бойцы и борцы с лженаукой, а теперь он — желанный гость на шоу Ивана Урганта. Медиа наконец-то распробовали нарочитые, мегаломанские самовосхваления («интеллектуальный гуру нового поколения»), хлесткие фразочки и претензии на сенсационность, и Маэстро становится нарасхват. Этому не мешает даже, казалось бы, «русофобский» характер штудий Понасенкова: все же понимают, что это форма игры, часть образа.
Cream Soda и их партнеры по созданию видео вообще оперативнее многих реагируют на появление в медиапространстве очередного «персонажа». Похожий эффект был и в их кавере на «Плачу на техно» группы «Хлеб».
Cream Soda & «Хлеб» — «Плачу на техно»
Главной звездой клипа стал меметичный Дмитрий «Пухляш» Красилов, бодипозитивный танцор. Однако в видео он не репрезентировал ничего социального, исторического или «актуального» (группы «бодипозитивные люди» или их эмансипационных практик, например, — то есть того, чего хочется вменить клипу при просмотре с «исторической» точки зрения), он был просто мимолетно выхвачен и встроен в свою орбиту режиссерами/музыкантами как некий узнаваемый персонаж. С Понасенковым ситуация чуть более изящная и сложная: он уместен в обновленном «Розовом фламинго» именно настолько, насколько сам как одиозный квазиисторик имеет «испорченную», «поломанную» связь с прошлым. Но мы не можем даже сказать, что здесь смеются над культурой «хруста французской булки» или, напротив, над левацкой культурой издевки над ретроутопией, над девяностыми или над самим Понасенковым: нет, просто все иронично идет в ход и превращается во всеобщий КВН, это юмор без объекта. Комплекс из видео и песни становится пусть и пропитанной визуальными и звуковыми отсылками, но герметичной структурой: примерно как если бы сейчас кто-то решил снять клип по анекдотам про Чапаева, но забыл, кто это такой. Образ жареного фламинго оказывается оправданным, ха-ха : это именно что препарирование тушки девяностых.
Выводы, которые из этого можно сделать, будут касаться в основном не музыки и визуального ряда, а, конечно, политического аспекта. Господствующий дискурс консервативного цинизма (в терминологии левого философа Ильи Будрайтскиса) использует те же самые методы разрыва означаемого и означающего, разрушения связей — несмотря на постоянно декларируемую серьезность отношения к прошлому, вся идеологическая база российской власти лежит в области игры с этим прошлым и определения правил этой игры. Если где-то постоянно хоронимый постмодернизм и жив, так это на госканалах. Причем постмодернизм олдскульный, как из книжек Фредрика Джеймисона, характеризующийся именно разрывом исторических связей, тем, что Джеймисон называет «шизофреничностью». Последние «Старые песни о главном» выходили во времена становления текущего политического режима, этот клип выходит в эпоху его развитого застоя. И оба они (как и режим) нарочито порывают с утопическим — пусть даже и с фиктивным утопическим.
«Слово “утопия” остается символическим маркером, сущностная политическая борьба вокруг которого все еще помогает нам проводить границу между левым и правым», — пишет Джеймисон в своей работе «Политика утопии». Новый «Розовый фламинго» — настоящее реакционное, «правое» искусство: не в смысле «репрессивное», а в смысле «конгениальное реакционному политическому порядку»; искусство, адекватно и не без выдумки обслуживающее нашу печальную современность. В первую очередь — именно за счет этого сдвига: в настоящее мы берем усадьбу, лихую тройку и бит из девяностых, а вот утопизм (каким бы безобидным он ни был), пожалуйста, оставьте там, где взяли.
«Розовый фламинго» — лютый бред или шедевр? О новом клипе на новую версию старого хита
Имя Алёны Свиридовой в 2021 году снова зазвучало. Весной её активно обсуждали и критиковали за неудачные образы в программе «Точь-в-точь». А летом, буквально в последние пару недель, снова на взлёте её старая песня, практически «визитная карточка» — «Розовый фламинго». Причём интерес вызван не столько новой аранжировкой, выполненной группой «Cream Soda», сколько специфическим видеоклипом.
Снят клип блестяще — костюмы, лошади, собаки, атмосфера девятнадцатого века… Практически короткометражный фильм, а не просто видеоклип! А вот сам сюжет… Кто-то от него в восторге и называет шедевром, а кто-то считает это лютым бредом. Барин (Никита Кукушкин) играет в странную игру — переодевается в розового фламинго и заставляет на него охотиться. Но охотой дело не ограничивается, потом его волокут за лошадью, и барин-мазохист получает от этого удовольствие. Потом его, уже ощипанного и обмазанного маслом, подают к столу.
Своё мнение по поводу этого клипа я опишу в конце статьи.
Идея, кстати, принадлежит непосредственно актёру Никите Кукушкину, сыгравшему «фламинго». Он считает, что в 90-е люди лучше знали жизнь, было более свободное время, и поэтому тогда появилось много ярких песен, интерес к которым сейчас возрождается.
Кукушкин заразил идеей «Cream Soda», а уже они привлекли саму Алёну Свиридову. Сергей Мудрик (музыкальный редактор «Вечернего Урганта») ещё два года назад предлагал вдохнуть новую жизнь в «Розового фламинго» с помощью коллаборации с кем-нибудь из молодёжи. Певица сначала хотела привлечь каких-нибудь рэперов, но никого не подобрала. И тут возник вариант с «Cream Soda». Результатом Свиридова очень довольна — и аранжировкой, и клипом. В интервью она сказала:
Сюжет клипа — абсолютная дичь. Но как я люблю такое! И ведь никто раньше мне подобное не предлагал. Я в восторге!
Среди актёров, снявшихся в ролике, помимо Кукушкина, Свиридовой, участников «Cream Soda», Александра Гудкова (он один из авторов и продюсеров) можно увидеть… Евгения Понасенкова! Историка, телеведущего, в последнее время ставшего героем мемов. По мнению участников съёмок, он идеально подходит для той эпохи и общей сюрреалистичности клипа.
В конце опишу своё мнение по поводу этого творения. Мне в нём всё понравилось, кроме… сюжета и главного героя. Лично на меня он произвёл отталкивающее впечатление. Особенно на блюде. Основная мысль, по словам создателей, заключается в том, что «быть непонятным — не страшно», что не стоит стесняться самовыражаться. И с этим я вроде бы согласен. Но, видимо, я не до конца свободен и не все способы самовыражения готов принять…
А с тем, что участники «Cream Soda» в интервью называют этого «фламинго» изгоем и образом свободы — не согласен совсем. Хорошо быть изгоем, когда целая толпа покорно выполняет самые безумные фантазии. А свобода — за счёт несвободы других…
В конце хотелось бы вспомнить клип на оригинальную версию «Фламинго». Для того времени это тоже была интересная и масштабная работа!
Какой «Розовый фламинго» вам больше нравится?
2 комментария к “«Розовый фламинго» — лютый бред или шедевр? О новом клипе на новую версию старого хита”
««Розовый Фламинго» — песня масштабная, как дорогая женщина, не может ходить в дешевом»
Алена Свиридова и Cream Soda: от акустики до шалостей а-ля рюс
Они нашли друг друга. Неожиданный коллаб Алены Свиридовой и группы Cream Soda из тех редких звездных альянсов, от которых не веет промышленной рутиной. «ЗД» выясняет, как это случилось и что может из такого получиться.
Нужно признать, что от Алены Свиридовой мало кто ждал подобных телодвижений. С первых своих шагов в местном шоу-бизнесе Алена внятно показала свое намерение в вопросах музыки быть исключительно самой по себе. И она могла себе такое позволить. Сама пишет песни, харизма Энни Леннокс, голос, который силен характером. С таким набором можно предлагать публике музыку посложнее, с минимальным риском быть непонятой.
Наверное, таким артистам, как Алена Свиридова, следовало начинать карьеру именно в начале девяностых. Публика тогда жаждала не только хитов, но и разнообразия, и поэтому звезды были не на одно лицо и не на один мотивчик. Чарты начала девяностых представляли из себя невероятно пестрый микс из шлягеров «Кар-Мэн», Линды, Андрея Губина, Влада Сташевского, а также «Наутилуса», «Бригады С» и «Чайфа». Правда, Свиридова сразу оказалась практически в элитном музклубе вместе с «Кварталом», Владимиром Пресняковым, «Моральным кодексом». Все они вроде бы на волне и хорошо известны, но песни у них куда более затейливые, чем это принято в местном поп-хозяйстве, и явно рассчитаны на тех, у кого со вкусом не все запущено.
Песню «Розовый Фламинго» трудно назвать реверансом Алены в сторону массовых вкусов. Сложноватый для наших широт ритм, не самая простая мелодия и текст, провоцирующий вопросы в духе «что, собственно, имелось в виду». Но, видимо, публика времен бумажной прессы и большого музыкального телевидения любила интриги, а также разного рода намеки-непонятки, и песня стала настоящим суперхитом.
Можно сказать, что Свиридовой, в общем, везло с репертуаром. Может быть, у нее не так много хитов для радио, но более чем достаточно музыки для хорошего живого концерта, на котором такие вроде мало подходящие друг другу песни, как «Вот И Кончилась Зима» и «Бедная Овечка», вдруг становятся важными частями одного целого. Возможно, Алена не является певицей для арен, но публика у нее весьма преданная, а еще готовая к неожиданностям.
К последним можно отнести акустическую программу, представленную Свиридовой в 2016 году, и собранный по ее мотивам альбом «Город-Река». Вот тогда вроде бы стало окончательно ясно, куда певица двигается. Алена явно не хотела гнаться за модой и вопреки всем правилам сделала не то, что проще, а то, что сложнее, потому как акустика не позволяет артисту спрятаться за бит, понты и спецэффекты. И вот спустя несколько лет певица неожиданно меняет концепцию в пользу бита и спецэффектов.
Новый «Розовый Фламинго» мог бы стать банальным танцевальным ремиксом, но участники затеи избежали соблазна подложить лишь бодрый биток и сумели разглядеть в хите девяностых что-то новое. Музыкальное продюсирование становится для участников Cream Soda Дмитрия Нова и Ильи Гадаева сферой, в которой они чувствуют себя не менее уверенно, чем в продвижении себя как артистов. Не так давно они вместе с Feduk работали над его релизом «Йай», и у рэпера нет причин выражать недовольство. Трудно сказать, пойдет ли дальше сотрудничество Cream Soda и Свиридовой, но из «Розового Фламинго» они выжали максимальную пользу для всех сторон.
Фото: Наталья Мущинкина
Важную роль здесь, конечно, сыграл клип. Кстати, ролик тоже стал неожиданностью, потому как деятельность команды Александра Гудкова в последнее время очень напоминала конвейерную сборку клипов на схожие темы и со схожими приколами. Но в «Розовом Фламинго» все совсем не так. Здесь есть и сюжет с поворотами, и вполне себе визуальное решение, и всякое остренькое. Барин наряжается в птичку (балетная пачка, перья, клюв) и велит слугам охотиться за собой. Его ловят, привязывают к лошадям и тащат по полю, а потом обмазывают маслом и подают как дичь. В общем, шалости а-ля рюс с легким квир-подтекстом. Никита Кукушкин, конечно, переиграл многих существ, в том числе в клипах Гудкова, но трюк с переодеванием в исполнении одного из лучших актеров нулевых по-прежнему бьет в десятку. Сам Гудков в роли офицера выходит на новую высоту, а Алена в мундире и на лошади сказочно хороша.
Оригинальный клип на «Розовый Фламинго» режиссера Михаила Хлебородова выглядел как масштабная постановка и тоже изрядно нашумел в свое время. Видимо, сочинение г-жи Свиридовой вдохновляло режиссеров в прошлом веке и продолжает это делать в нынешнем, что случается не так уж часто. В беседе с «ЗД» Алена обсудила взрослые съемки, разницу между поколениями артистов, отвязных рэперов и свой новый танцевальный курс.
— Если я не ошибаюсь, то сама затея с новой версией «Розового Фламинго», в общем, не вчерашняя…
— Эта идея возникла года два назад с подачи Сергея Мудрика, музыкального редактора «Вечернего Урганта». Они очень хотели сделать коллаборацию с участием артистов разных поколений и предложили заново записать «Розового Фламинго». Я сразу сказала, что хотела бы записаться с какими-нибудь зверскими рэперами, прямо совсем отвязными, чтобы на полном контрасте. Но рэперы не отозвались, и Сергей предложил группу Cream Soda. Мы начали чего-то делать, хотя поначалу мне не сильно нравилось, как будто что-то провисало. Но потом все как-то постепенно нащупалось. То есть процесс шел небыстро. Иногда вещи получаются просто на три пятнадцать, а иногда их нужно лепить. Когда трек был готов, он меня полностью устраивал.
— С видео все получилось быстрее?
— Пандемия нас, конечно, размазала по времени. Если бы не ограничения, то все вышло бы гораздо раньше. Но случилось как случилось.
— Пытаюсь представить твою первую реакцию на сценарий клипа…
— Я сразу восхитилась его дичью и абсурдностью. Очень люблю такие вещи, и мне давно хотелось сделать что-то подобное. Чтобы на грани, но с хорошим вкусом. И вот наконец сложилось.
— Съемки веселые были?
— Кстати, и оригинальный клип на «Розового Фламинго» по меркам 1994 года был крутым до невероятности…
— Те съемки тоже стали очень масштабными. Наверное, сама песня масштабная, требует подхода и, как дорогая женщина, не может ходить в дешевых вещах. Тогда мой клип был, наверное, самым дорогим. И здесь тоже бюджет нехилый. Все по-взрослому, снимали, кстати, на пленку, что теперь мало кто делает. В итоге получилось ощущение кино, прямо Питер Гринуэй.
— Вернемся к музыке. Иногда для ремейка берут старую вокальную дорожку и просто делают новую аранжировку…
— Нет, я все спела заново. Мы с Аней вместе поехали на студию и за один день записали вокал. Потом было сведение.
— До знакомства с Crem Soda ты была в курсе о них как авторах молодежных танцевальных боевиков?
— Когда мне предложили с ними записаться, я о них ничего не слышала. Но сразу послушала и поняла, как это круто. А потом мы встретились и сильно друг друга полюбили, поняли, что одной крови.
— Артисты твоего поколения по-разному относятся к совместным трекам с молодежью. Кто-то сразу прыгает в эту воду, даже не распробовав ее температуру, кто-то осторожничает, а кто-то в большинстве случаев говорит «нет». Как у тебя выстраиваются отношения с новой музыкой и новыми звездами?
— Я не чувствую такую уж большую разницу между поколениями. Мне нравятся эксперименты, и я бы хотела продолжать в этом направлении. Вот я пропахала борозду с акустикой, причем пахала с большим удовольствием. Но наигралась, и теперь мне хочется поиграть во что-нибудь другое. Вообще, я давно думала о танцевальной музыке, но мне нужны были соратники. Всегда требуется свежая кровь. Конечно, ты можешь ходить кругами вокруг одной и той же музыки и в результате, как змея, проглотить собственный хвост. Наверное, в этом кольце можно какое-то время просуществовать. Но мне нужно движение и нужны те, с кем можно двигаться. Это как с рождением ребенка. Сама по себе я его родить не могу, нужна дополнительная ДНК.
— Я точно не единственный, кто скажет, что твое погружение в акустику было очень удачным. Песни в таких аранжировках здорово звучали, и живьем все выглядело весьма интригующе…
— Мне тоже нравилось. Но я представляю себя пианистом, который готовит программу. Выучил одно произведение, классно его играешь, а потом берешь новое, и оно может быть другого жанра. Можешь сыграть Чайковского, а потом Шнитке. Это расширяет твои профессиональные горизонты. Поэтому меня очень удивляют люди, которые пашут одну борозду и думают заниматься этим до самой смерти. Конечно, если кто-то хочет быть консерватором, то это его выбор, но точно не мой.
— Сейчас молодые звезды проявляют явный интерес к поп-музыке девяностых. Как ты думаешь, с чем это связано?
— Здесь все очень просто. Лично я всегда вдохновлялась артистами из восьмидесятых, такими как Police или Фил Коллинз, то есть теми, кто создавал композиционно непростую музыку. К этому нужно прибавить классику, того же Петра Ильича Чайковского, Рахманинова, все, что я когда-то слушала и играла. Вот на этой почве и взошло мое музыкальное растение. Потом музыка стал упрощаться. Это совсем неплохо, потому что все гениальное просто. Однако не все простое гениально. В какой-то момент песни остановились на двух-трех аккордах и практически в одной гармонической сетке, на которую написана почти вся современная поп-музыка. От этого подсознательно устаешь, и на таком фоне ретро воспринимается уже как расширение горизонтов.
— На современную музыку многие ворчат, называют ее шаблонной и примитивной. Лично ты видишь в ней что-нибудь хорошее?
— Ритмически все просто супер, особенно по сравнению с девяностыми. Сейчас так поют и ритмически все это укладывают, что я с первого раза не повторю. Мне нравятся некоторые тексты. Нет ничего в духе «я заводной, потанцуй со мной», все гораздо интереснее. Осталось только расширить эту трехаккордовую историю и использовать всякие забытые выразительные средства: модуляции, смену ритма и тональностей.
— По поводу современных текстов не все с тобой согласятся. Некоторые рэперы, конечно, насочиняли такой роскоши, что уши активно протестуют…
— Мне кажется, что ненормативная лексика скоро сойдет. Это обычный молодежный бунт, причем в условиях, когда удивить уже сложно. Попробуй удиви кого-нибудь после панков. Сейчас хоть перо в одно место вставь — никто и не посмотрит. А рэперы сумели шокировать, и, конечно, у старперов все внутри загорелось, когда они такое услышали. Но и это уже становится неинтересным. А вот интересным, как мне кажется, скоро будет «извольте» и «милостивый государь». На мой взгляд, Евгений Понасенков популярен, потому что несет дворянскую эстетику, и на нее есть запрос. Вот давай поговорим лет через пять и посмотрим, что из этого вышло.
— Строить прогнозы на пять лет вперед сейчас могут только убежденные оптимисты…
— Я всегда сохраняю оптимизм. И если что-то не могу изменить, то отношусь к этому очень спокойно. Нет так нет. Конечно, я скучаю по прежнему концертному графику, но сейчас очень удачное время для творческих экспериментов. И поскольку этот эксперимент с Cream Soda у нас получился удачным, то мы пойдем дальше. Я вообще живу в теперешнем времени и брюзжать, что все стало не так, не собираюсь. Я вижу и положительные, и отрицательные стороны в происходящем. Собираюсь применять к себе все положительное и не применять отрицательное. Вот так.
Розовый фламинго: абсурдистский клип на хит 90-х бьет рекорды по просмотрам
Хорошая новость: электронная группа Cream Soda едет в Украину с концертами, и уже 6 августа даст концерт в Киеве на «ЮБК», 8 августа – в Одессе. Буквально за несколько дней до того, как отправиться в Украину, три веселых электронщика презентовали свой новый клип на хит «Розовый фламинго» подзабытой уже звезды 90-х Алены Свиридовой. Кавер получился столь знатный, а видео прикольным, что буквально за четыре дня его посмотрело 1,3 миллиона человек. Причем, судя по отзывам, многие просто поставили клип на повтор и восхищаются дикостью. Один из зрителей написал очень точно: » Шедеврально. Отвратительно. Завораживающе «, – лучше и не скажешь.
Но, обо всем по порядку.
Идея записать хит из 90-х «Розовый фламинго», по признанию группы Cream Soda, принадлежала актеру театра «Гоголь-центр» Никите Кукушкину, который в клипах уже всякую дичь переиграл, но образ фламинго еще ему не попадался.
В результате из старого сундука достали хит «Розовый фламинго», вышедший в 1994 году, и саму Алену Свиридову, которая оказалась в отличной форме и совсем даже не поеденная молью, несмотря на то, что 14 августа артистке исполнится уже. не поверите, 59 лет.
Алена Свиридова в клипе демонстрирует отличную форму
Песню подшаманили модным электронным звучанием, и оказалось, что «Розовый фламинго» – актуальнейший трек, которому могут позавидовать самые топовые артисты.
За «смешное и трогательное» в этой истории отвечал шоумен Александр Гудков, который, кажется, даже из «Реквиема» Моцарта способен сделать абсурдную комедию. Но какое же счастье проваливаться в гениальный абсурд Гудкова. Он и раньше придумывал для Cream Soda разные смешные истории, но на сей раз ему попался «жирный» материал. Превратить «розового фламинго» в чокнутого барина-мазохиста из XIX века, который сам на себя организовывает охоту, – это круто.
Розовые фламинго на страже зла: любимый фильм Мэрилина Мэнсона глазами чувашских ученых
Какова природа зла? Человечество ищет ответ на этот вопрос не первое тысячелетие, но всё еще не нашло: мы приближаемся к истине мучительными маленькими шагами. Но иногда случайная встреча представителей разных миров может открыть нам больше, чем годы скрупулезных исследований: завеса над черной бездной приподнялась, когда в голове Лорда Тритогенона столкнулись культовый трансгрессивный фильм 1972 года «Розовые фламинго» и атманософия — загадочное учение о темной стороне человеческого существа, разработанное чувашскими учеными. То, что вы сейчас прочитаете, может привести вас в ужас — но поверьте, это ничтожная плата за знания такого рода.
С именем Эшу Марабо, предводителя Народа Перекрестков Рельс, вождя Народа Душ Похорон, на устах начинаю данный анализ.
В 1972 году совсем молодой на тот момент режиссер Джон Уотерс представляет на суд публики свою самую скандальную картину — «Розовые фламинго». Лента производит настоящий фурор и по сей день остается вершиной американского трансгрессивного кинематографа.
Джон Уотерс
Про «Розовых фламинго» сказано и написано много. Но сегодня мы хотели бы в очередной раз обратиться к классическому фильму, применив к нему оптику, которую пока никто не применял. Нам хотелось бы обратиться к фильму Уотерса, проанализировав его через призму атманософского учения «Ломоносова из Чебоксар» Анатолия Аринина и созданной им же науки суромологии.
Анатолий Аринин
Поскольку метод этот до сих пор известен лишь узкому кругу специалистов, сперва кратко расскажем о сути суромологии и задачах, которые ставят перед собой эксперты-суромологи и вообще атманософы.
Основы суромологической науки изложены Анатолием Арининым в труде «Суромология. За Великую Душу человечества», изданном в Чебоксарах в 2007 году. В этой книге ученый раскрывает свое видение зла как части человеческой природы. Согласно учению Аринина, высшим носителем зла является суром — «человек, склонный к разрушению всего в окружающем мире… индивидуум, представляющий в мире абсолютное и совершенное зло».
В этой книге нас прежде всего интересуют следующие выведенные академиком Арининым тезисы:
1) «Зло и ненависть — это средство для достижения собственного удовлетворения».
3) «Если среди зла и страданий исчезнет человечность, то значит исчезнет и само человечество».
Также сразу приведем краткий глоссарий начинающего суромолога, составленный священником Андреем Берманом и любезно дополненный нами и депутатом Государственного Совета Чувашской Республики Игорем Моляковым:
Эгота — индивидуум, который любит ругаться и скандалить, но не любит, когда ругают его;
Эготул — индивидуум, которому нравится, когда его ругают;
Эготатул — индивидуум, который любит скандал в любых проявлениях;
Ризорм — получение удовольствия как от сотворения зла, так и от получения его в свой адрес;
Цупэ — маленький ребенок, который еще не стал суромом, но уже имеет наклонности к разрушению;
Кастер — индивидуум, созидающий преступление, т.е. подталкивающий других к совершению преступления своими жалобами и недовольством; человек, провоцирующий преступление в отношении себя;
Лотер — жертва индивидуума, созидающего преступника;
Люх — индивидуум, которому нравится быть униженным;
Любуж — тот, кто обожает бояться;
Интон — эгоистически-инстинктивное состояние, исключающее разумный и логический анализ.
Все эти типажи так или иначе представлены в большинстве лент Джона Уотерса, но именно в «Розовых фламинго» суромологический концентрат доведен до его кристально чистых форм. Причем режиссер не только последовательно переносит эти типажи на экран, но делает это на высочайшем художественном уровне, а порой и с дьявольским хитроумием.
Так, роль цупэ здесь отведена пожилой женщине — матери Дивайн, которую играет очаровательная Эдит Месси.
Несмотря на зрелый возраст, все экранное время она проводит в детском манеже, а голову ее венчает грязный чепчик. Через образ старухи-ребенка Уотерс не только буквалистски визуализирует выражение «впасть в детство», но создает сложную онтологическую конструкцию, заставляющую переосмыслить в модернистском ключе наши базовые представления о времени и человеческих интенциях.
Персонажа Эдит Месси можно воспринимать как сошедшую с ума старуху, а можно (и даже желательно) — как мать, родившую дочь задолго до собственного полового созревания.
Разумеется, произойти это может лишь в одном случае — если случится чудо. Дивайн таким образом оказывается ни чем иным как омерзительной карикатурой на Христа.
Цупэшность цупэ демонстрируется также тонкими средствами. Можно было бы заставить Эдит Месси бить посуду, плакать без повода, словом — заниматься вполне естественными для ребенка проявлениями зла. Однако вместо этого Уотерс заставляет свою героиню есть десятки куриных яиц в день — практика очевидно аутоагрессивная, направленная против собственного здоровья. Получается, что персонаж Эдит Месси не просто цупэ, а цупэ с наклонностями к ризорму, или, говоря проще, цупэризормическая личность.
Теперь обратимся к главным персонажам, точнее — к главным сообществам, противостояние которых направляет нарратив иконокластического Антиевангелия «Розовых фламинго». С одной стороны мы видим Дивайн, ее мать, дочь и сына. С другой — эксцентрический дуэт Дэвида Локари (эксгибиционист-полифетишист с синими волосами) и Минк Стоул (стервозная бизнес-леди с красными волосами).
Персонажи Локари и Стоул зарабатывают на жизнь торговлей детьми, которых они отдают за большие деньги в лесбийские пары. Фабрика по производству такого необычного «товара» находится в подвале их дома, где на цепях сидят похищенные девушки. Их оплодотворяет дворецкий-гомосексуал в исполнении Чаннинга Уилроя, из-за своей ориентации испытывающий серьезный стресс от работы.
Локари и Стоул представляют собой яркий пример эгот, то есть, напомним, индивидуумов, которые любят ругаться и скандалить, но не любят, когда ругают их. А персонаж Чаннинга Уилроя демонстрирует типичное ризормическое поведение: зарабатывает на жизнь тем, что противно его природе, и регулярно провоцирует хозяев на агрессию в свой адрес.
Несмотря на все очевидные ее достоинства, у этой троицы (с маленькой буквы) нет никаких шансов перед семейством Дивайн. И вот почему.
Дивайн являет собой не только уродливую пародию на Христа, но и предстает своего рода кощунственной Троицей (с большой буквы), парадоксальным образом объединяющей в себе черты эготы, эготула и эготатула. Ей нравится, когда ее называют омерзительной, конфликт фильма целиком строится вокруг того, что кто-то усомнился в том, что она самый ужасный человек на свете; Дивайн обожает все степени скандала: от бытового хамства до хладнокровного убийства перед телекамерами. При этом она проявляет удивительную ранимость, когда кто-то рассекречивает ее место жительства и присылает по почте собачье дерьмо. Но гораздо интереснее то, как она ведет себя со своими родными. С одной стороны, она испытывает искреннюю дочернюю любовь к матери, которую снабжает кормом, охотно дает мудрые материнские советы — самые идиллические сцены «Фламинго» отведены доверительным диалогам между Дивайн и ее дочерью — и при этом питает плотскую страсть к родному сыну.
Большинство зрителей «Розовых фламинго» наверняка помнят сцену, в которой Дивайн феллирует морхлого сына.
Но для нас интереснее соседний эпизод, в котором дуэт матери и ребенка занимается ликингом — практикой, заключающейся в облизывании предметов мебели, посуды или, допустим, ступенек и перил. Ликинг помогает и без того близким людям добиться еще большей близости в отношениях, не только окончательно разрушив границы между партнерами, но и между партнерами и остальным миром. Представьте себе медузу, плавающую в небольшом бассейне. В обычном состоянии она представляет собой единую субстанцию, ограниченную тонкой кожурой плоти. Эта медуза в нашем примере — пара влюбленных, достигших полной гармонии в своих отношениях. Ликинг — это ланцет, который разрезает влюбленную в себя медузу, заставляя ее клетки выйти за пределы себя и обрушить свою любовь на всю зримую часть вселенной.
Дивайн, помогая своему сыну облизывать перила, дарует своему сыну величайший дар, который мать только может дать своему ребенку — дар тотальной всепоглощающей свободы.
«Случай с сестрой был у меня, вот когда ее насиловали, мне нравилось смотреть», — так в книге «Суромология. За Великую Душу человечества» описывает схожий опыт Светлана Демирус, event-менеджер, организатор концертов, творческих встреч, лекций, семинаров, чувашская амазонка и самая экстремальная швея в мире.
«Мне радостно от ощущения родной крови», — вторит ей другая, ныне мертвая ученица Аринина Рена Фариус, описывая то, как пила кровь своего только что убитого брата.
Основатель науки суромологии Анатолий Аринин (слева) и заслуженный художник Российской Федерации Никас Сафронов
«Просветление — это смерть», — учит протосуромолог Константин Руднев. «Разрыв родственных уз — это их окончательное укрепление», — будто бы добавляют Джон Уотерс и неземная Дивайн. Зачем они это делают? Ответ прост и ясен, как зимний рассвет над Ладожским озером.
Подлинное произведение искусства приподнимает над бытием завесу тайны подобно тому, как циклопический член Михаила Задорнова приподнимает крышку его гроба.
Инцестуозная связь Дивайн и ее сына — не просто инцестуозная связь, а наслаждение запахом родной крови, пульсирующей в хорошо знакомых жилах. «Родительская любовь — источник и гарантия благополучия человека, поддержания телесного и душевного здоровья», — совершенно верно замечает академик Академии Атманософии, лауреат всемирной премии им. М. Н. Юхмы Галина Николаевна Николаева.
Суромолог Р. Б. Беледа
Однако давайте задумаемся, почему подавляющее большинство midnight movies оказались благополучно забыты, и лишь единицы обрели культовый статус и прочно застолбили себе место в истории кинематографа. Настоящим королем жанра был легендарный Роджер Корман, человек, чье имя стало синонимом эпохи расцвета эксплуатационного кино. Фильмы же, не отмеченные фамилией Кормана в титрах, подкрадывались к массовому зрителю окольными путями, как, например, «Шоу ужасов Рокки Хоррора» и, конечно же, «Розовые фламинго».
К слову, блистательный шлягер с «Портрета американской семьи» под названием Cake and Sodomy содержит аналогичные отсылки к другому фильму Джона Уотерса — «Жизнь в отчаянии» (Desperate Living).
Творчество Уотерса также нашло свое отражение и в визуальной составляющей первых выступлений ансамбля Мэрилина Мэнсона. В суромологическом труде «Долгий тяжелый путь из ада» он описывает это следующим образом:
«Пространство в самом конце сцены мы называли Игорный Дом Пого. Там мы держали все наше садо-мазо оборудование, в том числе клетку, на которой были установлены клавиши. Во время дебюта нашей новой шоу-герл мы посадили ее в эту клетку и запустили туда цыплят. Она смотрелась прекрасно: бледная полураздетая восемнадцатилетняя девочка с длинными черными волосами, облепленная цыплячьими перьями. Мы придумывали все новые и новые решения концепции нашего шоу. На сцене присутствовало уже две обнаженные полненькие леди (эту идею мы, кстати, стырили из фильма Джона Уотерса „Розовые фламинго“), а позднее мы стали выводить на подмостки девушку в бигуди и с подушкой под халатом, имитировавшей беременность. Она стояла у гладильной доски, разглаживая морщины на нацистском флаге. С развитием шоу она ложилась на доску, раскинув ноги, и изображала, будто делает сама себе аборт, после чего клала выкидыш на свастику, как бы предлагая его включенному телевизору, стоящему напротив. Таким образом мы хотели выразить свое отношение к фашиствующему американскому телевидению, к американским нуклеарным семьям, приносящим своих детей в жертву этой грязной отмороженной сиделке».
После этого нам и добавить, собственно говоря, нечего.
Подробнее об атманософии, суромологии и создателях этих наук могут узнать зрители документального фильма «Академики Атманософии».