Сказки как исторический источник
Русская сказка как надёжный исторический источник
Начнём с того, что приведём ряд цитат признанных исследователей славянской общности. Академик Б.А. Рыбаков в своей работе «Язычество древних славян» говорит: «Скрупулезная точность Геродота подтверждается значительным по широте и хронологической глубине славянским этнографическим материалом».
Сопоставляя данные исторической и археологической наук с этнографическими данными, мы сможем получить достоверную исторически и развёрнутую фактологически картину бытия славянского этноса в те времена, о которых других источников не имеется или они крайне малочисленны.
Раскрывая этот посыл, Е.М. Мелетинский по поводу соотношения мифа и героического эпоса утверждает: «При переходе мифа к героическому эпосу на первый план выходят отношения племен и архаических государств, как правило, исторически существовавших».
Однако понятно, что задача сама по себе крайне сложна. Поскольку необходимо не только транспонировать миф в повествовательную историческую плоскость, но и выявить точки соприкосновения этого мифа с материальной культурой, то есть подтвердить сказку былью.
Поэтому академик Б.А. Рыбаков относительно этого подытоживает: «Без соотнесения фольклористической схемы (поневоле лишенной точной хронологии) с археологической периодизацией, дающей не только этапы развития культуры, но и точную датировку этих этапов, решить вопросы истории фольклорных жанров, на мой взгляд, невозможно».
И именно поэтому эта часть книги посвящена детальному рассмотрению русского сказочного материала. В его тесном контакте с археологическими и историческими данными, поскольку
«проникнуть в праславянскую идеологию, в сложный комплекс религиозно-мифологических и этико-общественных представлений невозможно без детального разбора и посильной хронологической систематизации обильного сказочного материала.
Анализ богатырской волшебной сказки в настоящее время облегчен превосходным обзором H.В. Новикова, приведшего в систему всё многообразие сказок и исправившего ряд серьезных недочетов В.Я. Проппа.
Автор, проделавший огромный труд по классификации сказочных сюжетов и их сочетаний, не имел возможности и не ставил своей целью определение истоков сказки, о чём он и предупредил читателей: «Проблема генезиса сказки и ее ранних форм остается за пределами настоящего исследования».
Исходной точкой анализа для нас должен быть тот сказочный Змей, борьба с которым составляет главное содержание всех богатырских сказок. Сюжет «Победитель Змея» фольклористы рассматривают как «подвижной эпизод», вовлекаемый в связь с другими по мере надобности. В русском материале он входит в сочетание более чем с 20 сюжетами»
Русская сказка как надёжный исторический источник
Начнём с того, что приведём ряд цитат признанных исследователей славянской общности. Академик Б.А. Рыбаков в своей работе «Язычество древних славян» говорит: «Скрупулезная точность Геродота подтверждается значительным по широте и хронологической глубине славянским этнографическим материалом» [1472]. Сопоставляя данные исторической и археологической наук с этнографическими данными, мы сможем получить достоверную исторически и развёрнутую фактологически картину бытия славянского этноса в те времена, о которых других источников не имеется или они крайне малочисленны.
Раскрывая этот посыл, Е.М. Мелетинский по поводу соотношения мифа и героического эпоса утверждает: «При переходе мифа к героическому эпосу на первый план выходят отношения племен и архаических государств, как правило, исторически существовавших» [1474, с. 269]. А это уже путь не только к отдельным исторически-мифологическим фактам или деталям народной жизни. Это уже есть широкая дорога, которой мы можем дойти, анализируя и сопоставляя указанные данные, до самой сути становления цивилизации Земли, до очагов её зарождения, до векторов развития и распространения, до выявления внутренних цивилизационных противоречий. До – ясной и однозначной исторической картины.
Однако понятно, что задача сама по себе крайне сложна. Поскольку необходимо не только транспонировать миф в повествовательную историческую плоскость, но и выявить точки соприкосновения этого мифа с материальной культурой, то есть подтвердить сказку былью. Поэтому академик Б.А. Рыбаков относительно этого подытоживает: «Без соотнесения фольклористической схемы (поневоле лишенной точной хронологии) с археологической периодизацией, дающей не только этапы развития культуры, но и точную датировку этих этапов, решить вопросы истории фольклорных жанров, на мой взгляд, невозможно» [1472].
И именно поэтому эта часть книги посвящена детальному рассмотрению русского сказочного материала. В его тесном контакте с археологическими и историческими данными, поскольку
«проникнуть в праславянскую идеологию, в сложный комплекс религиозно-мифологических и этико-общественных представлений невозможно без детального разбора и посильной хронологической систематизации обильного сказочного материала. Анализ богатырской волшебной сказки в настоящее время облегчен превосходным обзором H.В. Новикова, приведшего в систему всё многообразие сказок и исправившего ряд серьезных недочетов В.Я. Проппа [1473; возражения В.Я. Проппу приведены на с. 134, 135, 177, 179, 184, 185]. Автор, проделавший огромный труд по классификации сказочных сюжетов и их сочетаний, не имел возможности и не ставил своей целью определение истоков сказки, о чём он и предупредил читателей: «Проблема генезиса сказки и ее ранних форм остается за пределами настоящего исследования» [1473, с. 5].
Исходной точкой анализа для нас должен быть тот сказочный Змей, борьба с которым составляет главное содержание всех богатырских сказок. Сюжет «Победитель Змея» фольклористы рассматривают как «подвижной эпизод», вовлекаемый в связь с другими по мере надобности. В русском материале он входит в сочетание более чем с 20 сюжетами» [1473, с. 24; 1475].
Кого в русских сказках олицетворяет Змей?
Начиная разбор русских сказок со Змея, мы сразу же заострим наше внимание на самом главном его «качестве» – змей в русских сказках является извечным олицетворением южного врага славян. Он видится в качестве единого, целого существа, но о многих головах. Таковыми славянам представлялись кочевники – монолитная движущаяся масса. Но со многими мелкими отрядами, которые издалека можно было принять за многочисленные змеиные головы, выставленные вперёд на длинных шеях. Иерофанты Египта и Вавилона именовали себя «Сынами Змия-Бога» и «Сынами Дракона» и кельты – «Я Змий, я Друид» [1507].
«Со змеем славяне воевали издревле. В качестве укреплений против него славяне-трипольцы построили Змиевы валы – укреплённые земляные сооружения» [1472].
Змиевы валы
Очень часто отправной или конечной точкой протяжённых Змиевых валов являются Киев и его окрестности. Если начинали орать (древнерусское – пахать) на Змие где-то в стороне от Киева, то в большинстве случаев допахивали до Днепра:
«…начали орать ним [змеем] аж до Днiпpа протягли борозну ним» [1476, с. 199]. «Дооравши до Днiпpа, вона [змея] влiзла в воду й почала пити…»; кузнецы «об’ïхали нею [запряженной змеей] вертаючи борозну плугом, усю краïну кругом» [1476, с. 200]. «Коло Киïва таку канаву проорали, що и досi е великий-превеликий piв». «Проорали piвнy борозну аж вiд Чернiгiвськой губ. та пpямо до Днiпpа. Як доорали до Днiпpа, змiй дуже втомився и хотiв пити…» [1476, с. 202].
В ряде пересказов легенды пахота на Змие оканчивается у моря.
Мотивация необходимости пропахивания борозды-вала в сказках дана такая: когда славянский бог – покровитель священного огня, кузнечного дела и домашнего очага – Сварог схватил Змея клещами за язык, то Змей предложил: «будем мириться: пусть будет вашего света половина, а половина – нашего… переделимся». На что получил следующий ответ: «…лучше переорать свет, чтобы ты не перелезал на нашу сторону брать людей – бери только своих» [1477, с. 200].
Понимая под змием враждебные племена кочевников, мы отчётливо видим за мифологической вспашкой стремление двух враждующих народов (совокупностей народов – славянских с одной стороны и неславянских с другой) каким-либо способом разделиться между собой, дабы как-то закрепить и те, и другие владения. Очевидно, стремление славян было основано на защите своих возделываемых и обжитых территорий. Стремление змия, очевидно, складывалось из его же поражений, которыми в большинстве своём оканчивались кочевнические набеги на славянские земли.
Очевидно, также, что змиевы валы – это ничто иное, как заградительные укрепления, реально существовавшие и дошедшие до нас в довольно хорошо сохранившемся виде. Это уже само по себе доказывает историческую обоснованность данной конкретной совокупности славянских мифов.
Исследовательская работа «Русская волшебная сказка как исторический источник»
Сказка с далеких времён прочно вошла в жизнь людей.
Чтобы интерпетировать русские народные сказки, необходимо ознакомиться с мифологией других культур, более ивестных и изученных, либо тех народов,которые сохранили веру в мифы до настоящего времени и использовать при этом сравнительный метод, предложенный А. С. Лаппо-Данилевским, привлекая данные этнографии, археологии, филологии, культурологии.
Возвращаясь к вопросу о времени и пространстве в сказке, нужно отметить, что путь героя почти не описывается сказочником, о нём говорится лишь в нескольких словах: «Василиса прошла весь день и всю ночь, только к следующему вечеру вышла на полянку, где стояла избушка Бабы-яги», «Шел, шел, долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, наконец, увидал избушку». Пространство рисуется общими фразами, нет описания дороги, пейзажей, огромные расстояние, которые преодолевает герой верхом на коне или на волке передаются только такими словами: «Синие леса мимо глаз пропускает, озёра хвостом заметает» («Иван-царевич и Серый волк»), «Вдруг говорит он коню: Стой! Перчатку обронил. А конь отвечает: В кою пору ты говорил, я уже двести верст проскакал» («Сказка о молодильных яблоках и живой воде») или пешком: «Прежде три пары башмаков железных истопчешь, три посоха чугунных изломаешь, три просвитры каменных изгложешь, чем меня найдёшь!» («Финист-ясный сокол»). Пространство в сказке играет двойственную роль, оно есть, так как в нем основа сюжета, но развитие действия происходит от остановки к остановке, без отвлечения на описание пути. Эти остановки, по мнению Проппа, выражают определенные этапы прохождения обряда. Отсутствие подробного описания свидетельствует о процессе утери священной информации, которая могла содержаться в рассказе изначально. Возможно, рассказчик желал скрыть эту часть от непосвящённых и вуалировал путь героя за общими фразами.
Неизменным атрибутом волшебной сказки является лес. На опушке этого леса, либо на берегу реки, стоит избушка на курьих ножках. Многие учёные считают эту самую избушку совершенно выдуманной и никогда не существовавшей, частью общей выдумки сказки. Но есть и другие точки зрения, например – избушка – это жилье охотников северных областей, которое строилось всегда на берегу водоема или на краю леса, было небольшого размера и стояло на сваях (отсюда и «курьи ножки»). Или это описание древних кладбищ, вернее, место, где обитали заключенные в куклах души умерших. Эти кладбища представляли собой небольшие домики на высокой ножке. И третья точка зрения – избушка – это сторожка между миром людей и потусторонним миром Берег реки, опушка леса – пограничные территории, мыслимые первобытными людьми как граница между мирами.
Заветные слова, которые произносит герой при виде избушки не вызывают особых разногласий в интерпретациях. Как только избушка возникает в поле зрения героя, он, нисколько не растерявшись и не удивившись ей, произносит: «Избушка-избушка, стань к лесу задом, ко мне передом!». Эта формула в разных вариантах её произношения действует безотказно – избушка поворачивается к герою входом и он входит внутрь. Здесь имеет место описание магического действия, которое должно обмануть недобрые силы, таящиеся в избушке. Исследователь А. П. Захаров пишет, что коренные жители Югры и сейчас подходя к «плохим местам» надевают одежду задом наперед, чтобы обмануть нечисть, и показать, что они идут в обратном направлении и не покушаются на принадлежащую им территорию. В известных верованиях русских народов есть упоминание о лешем, и о вариантах поведения при встрече с ним. Необходимо надеть обувь неправильно, то есть левый на правый, повернуться вокруг себя, иначе быть горю. Возможно, такое же значение имеет и вращение избушки, которая должна повернуться от мира мертвых к миру живых, чтобы герой смог войти в нее и вернуться живым и невредимым.
В некоторых американских мифах для того, чтобы герой смог попасть в избушку, он должен назвать имена всех её частей (говоритель, хвастун и др.). назвав все части правильно, они обретают вид животных и оживают. Знать имя или особое слово, чтобы войти внутрь пример проявления магии слов, которая признается наиболее древней, древнее, чем жертвоприношение. Например, в женских сказках, при побеге девушка должна покормить кота, подвязать ветки у берёзы, подлить в ворота масла. Женские сказки вообще имеют другую структуру, они более поздние – прежде чем идти к Бабе-яге, девушка заходит к тетушке (советуется с куколкой, как в сказке «Василиса Прекрасная»), девушка не произносит магических слов, когда приходит к Яге, в избушке она обычно выполняет особые задачи, которых нет в других сказках. Эти задачи связаны с выполнением хозяйственной работы: «Когда я завтра уеду, ты смотри – двор вычисти, избу вымети, обед состряпай, белье приготовь да пойди в закром, возьми четверть пшеницы и очисть её от чернушки. Да чтоб всё сделано было, а не то – съем тебя!» («Василиса Прекрасная»). Обычно задачи Яги ограничиваются тем, что герой смог войти внутрь и знает как вести себя дальше.
Избушка в сказочном описании имеет выраженные зооморфные признаки – на курьих ножках, и нередко окружена забором из человеческих костей: «Забор вокруг избы из человеческих костей, на заборе торчат черепа людские с глазами; вместо дверей у ворот ноги человечьи, вместо запоров – руки, вместо замка – рот с острыми зубами» («Василиса Прекрасная»). Это символизирует то, что гость должен быть,съеден в этой избушке, а Баба-яга, соответственно, людоедка («… а в избушке жила Баба-яга; никого она к себе не подпускала, и ела людей, как цыплят»).
В избушке, конечно, обитает Баба-яга, наверное, самый загадочный и спорный для интерпретации персонаж во всей структуре сказки. Пропп выделяет три разновидности Яги – Яга-дарительница, Яга-похитительница, Яга-воительница. В случае, когда герой приходит к избушке в поисках чего-либо, или кого-либо («Василиса Прекрасная, «Сказка о молодильных яблоках и живой воде», «Финист-ясный сокол»), его встречает Яга-дарительница. Яга-похититель крадет детей («Терешечка», «Гуси-лебеди»), Яга-воительница преследует героя, либо вступает с ним в поединок («Сосна, Усыня, Горыня и Дугиня богатыри»). Кто же такая эта Баба-яга. В этом случае мнения исследователей вновь расходятся.
Современный исследователь А. П. Захаров видит истоки возникновения этого персонажа в культе великой богини северных народов Золотой бабы, хозяйкой очага, леса и его обитателей, проводит параллели с различными божествами Ирана, Индии и даже Греции. Непосредственно Бабу-ягу, сохранённую сказками, представляет как жрицу этой богини, указывает на этимологию слов – баба в яге, то есть женщина, носящая накидку из собачьей шерсти, которой приписывались магические свойства. То есть она живой человек, который живет в лесу и выполняет религиозные обряды. Вопрос о костяной ноге он объясняет культом медведя (или на ранних этапах культ оленя), который изначально предполагал захоронение головы и одной из лап зверя. Позже хоронили лапу, сделанную из глины или из дерева (в сказках костяную ногу иногда заменяют на глиняную или липовую, реже «золотую»). Он также приводит пример, что на севере распространены особые ритуальные амбарчики, в которых находились куклы-иттамары в меховой национальной одежде.
В интерпретации В. Я. Проппа, Яга – это мертвец, отличающий живых от мёртвых только по запаху, что объясняет её восклицания: «Тьфу, тьфу! Русским духом пахнет!». Это значит, что Яга чувствует не запах русского Ивана, а запах живого человека. В мифологии других народов нередко отмечается, что пришедшего в мир мёртвых опознают именно по запаху. Например, в некоторых вариантах мифа об Орфее, когда он спустился в поисках своей жены в подземный мир, к нему слетелись души умерших, узнав его по запаху, все говорили о неприятном запахе пришедшего, потому что он был жив и еще не остыл от очага.
Требование еды, в таком случае, это опознавательный признак, что перед Ягой не живой обманщик, пытающийся нарушить границу двух миров, а умерший человек, который держит путь в царство мертвых, так как для живых эта пища опасна, и в некоторых случаях герой только делает вид что ест, на самом деле выбрасывает её. Костяная нога – это признак пограничного состояния между живыми и мёртвыми, а избушка – нечто среднее между шалашом, в котором проходят обряд инициации и коробкой, в которой хоронят погибших. Но если это так, то маленькие размеры избушки это поздняя вставка сказочников, так как далёкие предки-авторы сказок и обрядов в них описываемых, не знали захоронений в гробах.
Захаров А. П. же считает, что слова: «Тьфу, тьфу! Русским духом пахнет!» объясняются тем, что именно от русского человека пахло по-особенному: «Деготь, широко применявшейся русскими для пропитки обуви оставлял после себя стойкий запах русского духа». А требование героя «накормить-напоить» не больше чем требование соблюдения обычаев гостеприимства.
После всех этих действий герой сообщает цель своего путешествия, и Яга дарит ему волшебное средство для получения искомого. Этим средством может быть клубок ниток, который тоже имеет глубокое символические значение, так как нитки, ткачество тогда ассоциировалось с творением судьбы, имело священный смысл. В качестве помощника может быть и волшебный конь и знание, помогающее побороть змея и освободить невесту. Если Яга не даёт это средство, герой крадет его, например, в сказке «Марья Моревна»: «Баба-яга заснула, а в самую полночь Иван-царевич украл у нее паршивого жеребенка, оседлал его, сел и поскакал к огненной реке». В этом случае следует погоня, от которой спасают различные волшебные предметы: полотенце, с помощью которого можно мигом выстроить мост через огненную реку; гребешок, превращающийся в непроходимый лес или щётка – в высокие горы. Если герой не уходит от погони следует поединок с Бабой-ягой, который так же выигрывается хитростью – «Когда будешь с матушкой драться, выскочи скорей в чулан, выпей всю воду из синего кувшина и перелей в него воду из белого» («Сосна, Усыня, Горыня и Дугиня богатыри»).
Иногда вместо Бабы-яги следует поединок со Змеем, который побеждается силой. Змей часто представляется в сказке всадником, с тремя, шестью, девятью, двенадцатью головами, которые необходимо снести одним ударом и отрубить огненный палец, способный прирастить головы. Он может летать по воздуху или жить в воде – в сказке о Марфе-царевне Водяной царь прислал письмо, в котором требует выдачи царевны, но грозит, что «людей всех прибьёт и царство огнём сожжет», но не потопит. То есть Змей имеет связь с важнейшими стихиями, от которых зависела жизнь человека. Иногда указывается связь Змея с горами – прозвище Горыныч. Другие черты Змея не указываются, и не описывается его внешний вид, что может быть связано либо с непониманием сказочника о том, что он говорит, либо с отсутствием необходимости подробного описания. Но это может означать и запрет на описание его внешности, вызванный сакральными причинами. Действия Змея ограничиваются похищением девушек, требованием жертвы, за этим следует появление героя. Эти действия, как и действия в избушке Бабы-яги, имеют связь с обрядами – приношение жертв языческим силам.
После всех пройденных испытаний герой возвращается домой или воцаряется, женившись на спасённой невесте-царевне. Из информации, заключенной в сказке, касающейся порядка престолонаследия, можно сделать вывод о том, что во времена создания сказок было принято передавать власть по женской линии. Именно тот, кто женился на царевне, получал полцарства (а иногда и всё царство). При этом нередки случаи, когда старый правитель насильственно умерщвляется, изгоняется. Что можно объяснить верой в сверхъестественную силу царя, в его власть над миром людей и над природой. Если царь становился немощен, стар, болен, он терял свои магические свойства и мог стать причиной бедствий всего народа. Поэтому так часто в сказке отражена насильственная смена власти. Но занять первое место в обществе мог не любой человек, который моложе и сильнее царя. Вероятно, существовали особые ограничения и испытания, которые проходит герой сказке. Это может быть и испытание баней «Та баня топилась три месяца и так накалена была, что за пять вёрст подойти нельзя было к ней», испытание едой «Увидал Иван Быкович несчетное количество возов с хлебом да столько же бочек с пивом и вином». Герой проходит испытания при помощи дядюшек-помощников и, в конце концов, берёт в жёны царевну.
Но далеко не все сказки имеют свою конечную цель в виде женитьбы и воцарения. Некоторые из них заканчиваются тем, что герой приобретает знания, наказывает обидчиков и возвращается к мирной жизни. В этом заключается народная философия и мировоззрение, все сказки имеют счастливый финал, отражают веру в победу добрых сил над неприятелем. Веру в существование счастья, но и понимание, что это счастье нужно заслужить, с честью пройти все испытания и не польститься на легкую добычу. Даже указательный камень, на котором описаны три дороги является символичным – герой идет по самому сложному пути, который заранее предупреждает о смертельной опасности, не польстившись на обещания богатства и красавицы-жены.
Во многих сказках высмеиваются или осуждаются различные пороки: жадность,скупость, зависть. Например, в сказке «Жадная старуха», в которой усматриваются истоки сказки А. С. Пушкина «Золотая рыбка», показано, насколько губительно может быть безграничное желание денег и влияния и к чему приводят подобные желания: «В ту же минуту старик обратился медведем,а старуха медведицей, и побежали в лес».
Зависть и корысть также подвергается осуждению в известной сказке «Морозко». В этой сказке награждается старикова дочь, нашедшая доброе слово для Мороза Красного Носа и не испугавшаяся его, а старухина поплатилась за свою грубость и за корысть старухи своей жизнью.
В «Сказке об Иване Царевиче, Жар-птице и о Сером волке» есть пример многих пороков, присущих человеку и наказаний, следующих в следствие несоблюдения запретов. Во-первых, братья Ивана-царевича изначально обманывали своего отца, говоря, что Жар-птица не прилетала в ночь их дежурства, на самом же деле, они не смогли дождаться её и уснули. Затем ни стали завидовать успеху Ивана и убили его, присвоив себе всю его добычу. Иван-царевич также не всегда ведет себя как образцовый герой и, несмотря на предостережения и запреты Серого волка, не раз попадает в беду. Тем не менее, он является воплощением героя русской сказки, при помощи смелости, отваги и бесстрашия он в конечном итоге добивается осуществления желаний отца, наказывает нерадивых братьев и находит свое счастье, женившись на Елене Прекрасной.
В итоге вырисовывается образ идеального героя, образца для подражания: он если не умён, то хитёр, смекалист, храбр, честен с теми, кто этого заслуживает,относится с почтением и уважением к старшим.
Для окончательной оценки извлеченной информации необходимо применять все этапы источниковедческого анализа в комплексе. Но и этого зачастую недостаточно, так как особенность сказочного материала заключается в чрезмерной завуалированности информации. Поэтому необходимо привлекать для анализа не только сказки, но и древнерусские повести, былины, другие формы эпоса, сохранившие народную мудрость. Изучение фактического материала, содержащегося в сказке таит в себе богатейшую информацию, которю еще предстоить выявить историку. Выявление новой информации влечет за собой новый взгляд на развитие нашего народа, на его место в Европе.
Сказка, как разновидность устной истории так же вызывает всё больше интереса, и постепенно вводится в научный оборот исследователями, которые усматривают в ней настоящую энциклопедию по изучению религиозного сознания, склада ума, философии предков. Без всего этого невозможно изучить именно историю народа, так как историю войн, сражений, международных отношений можно изучить по документам, договорам, упоминаниям в зарубежной хронике. В этом ценность сказки, всего народного творчества.
Чтобы привлечь информацию, заключенную в сказке в качестве исторического источника, необходимо соотнести её с известными мифами и сказаниями других народов. При этом нужно обратить вимание на то, кто записывал эти сказания, знал ли составитель язык этого народа, как долго жил вблизи рассказчиков – всё это может повлиять на качество собранного материала.
Несмотря на многие века, разделяющие нас с истоками возникновения сказки, мы всё же можем усмотреть в ней проявление религиозных воззрений.