Стулья расползаются как тараканы
Стулья расползаются как тараканы
Легенда о великом комбинаторе,
Почему в Шанхае ничего не случилось
В истории создания «Двенадцати стульев», описанной мемуаристами и многократно пересказанной литературоведами, вымысел практически неотделим от фактов, реальность – от мистификации.
Известно, правда, что будущие соавторы, земляки-одесситы, оказались в Москве не позже 1923 года. Поэт и журналист Илья Арнольдович (Иехиел-Лейб бен Арье) Файнзильберг (1897–1937) взял псевдоним Ильф еще в Одессе, а вот бывший сотрудник одесского уголовного розыска Евгений Петрович Катаев (1903–1942) свой псевдоним – Петров – выбрал, вероятно, сменив профессию. С 1926 года он вместе с Ильфом работал в газете «Гудок», издававшейся Центральным комитетом профессионального союза рабочих железнодорожного транспорта СССР.
В «Гудке» работал и Валентин Петрович Катаев (1897–1986), брат Петрова, друг Ильфа, приехавший в Москву несколько раньше. Он в отличие от брата и друга успел к 1927 году стать литературной знаменитостью: печатал прозу в центральных журналах, пьесу его ставил МХАТ, собрание сочинений готовило к выпуску одно из крупнейших издательств – «Земля и фабрика».
Если верить мемуарным свидетельствам, сюжет романа и саму идею соавторства Ильфу и Петрову предложил Катаев. По его плану работать надлежало втроем: Ильф с Петровым начерно пишут роман, Катаев правит готовые главы «рукою мастера», при этом литературные «негры» не остаются безымянными – на обложку выносятся три фамилии. Обосновывалось предложение довольно убедительно: Катаев очень популярен, его рукописи у издателей нарасхват, тут бы и зарабатывать как можно больше, сюжетов хватает, но преуспевающему прозаику не хватает времени, чтоб реализовать все планы, а брату и другу поддержка не повредит. И вот не позднее сентября 1927 года Ильф с Петровым начинают писать «Двенадцать стульев». Через месяц первая из трех частей романа готова, ее представляют на суд Катаева, однако тот неожиданно отказывается от соавторства, заявив, что «рука мастера» не нужна – сами справились. После чего соавторы по-прежнему пишут вдвоем – днем и ночью, азартно, как говорится, запойно, не щадя себя. Наконец в январе 1928 года роман завершен, и с января же по июль он публикуется в иллюстрированном ежемесячнике «30 дней».
Так ли все происходило, нет ли – трудно сказать. Ясно только, что при упомянутых сроках вопрос о месте и времени публикации решался если и не до начала работы, то уж во всяком случае задолго до ее завершения. В самом деле, материалы, составившие январский номер, как водится, были загодя прочитаны руководством журнала, подготовлены к типографскому набору, набраны, сверстаны, сданы на проверку редакторам и корректорам, вновь отправлены в типографию и т. п. На подобные процедуры – по тогдашней журнальной технологии – тратилось не менее двух-трех недель. И художнику-иллюстратору, кстати, не менее пары недель нужно было. Да еще и разрешение цензуры надлежало получить, что тоже времени требует. Значит, решение о публикации романа принималось редакцией журнала отнюдь не в январе 1928 года, когда работа над рукописью была завершена, а не позднее октября – ноября 1927 года. Переговоры же, надо полагать, велись еще раньше.
С учетом этих обстоятельств понятно, что подаренным сюжетом вклад Катаева далеко не исчерпывался. В качестве литературной знаменитости брат Петрова и друг Ильфа стал, так сказать, гарантом: без катаевского имени соавторы вряд ли получили бы «кредит доверия», ненаписанный или, как минимум, недописанный роман не попал бы заблаговременно в планы столичного журнала, рукопись не принимали бы там по частям. И не печатали бы роман в таком объеме: все же публикация в семи номерах – случай экстраординарный для иллюстрированного ежемесячника.
Разумеется, издание тоже было выбрано не наугад. В журнале «30 дней» соавторы могли рассчитывать не только на литературную репутацию Катаева, но и на помощь знакомых. Об одном из них, популярном еще в предреволюционную пору журналисте Василии Александровиче Регинине (1883–1952), заведующем редакцией, о его причастности к созданию романа мемуаристы и литературоведы иногда упоминали, другой же, бывший акмеист Владимир Иванович Нарбут (1888–1938), ответственный (т. е. главный) редактор, остался как бы в тени. Между тем их дружеские связи с авторами романа и Катаевым-старшим были давними и прочными. Регинин организовывал советскую печать в Одессе после гражданской войны и, как известно, еще тогда приятельствовал чуть ли не со всеми местными литераторами, а Нарбут, сделавший при Советской власти стремительную карьеру, к лету 1920 года стал в Одессе полновластным хозяином ЮгРОСТА – Южного отделения Российского телеграфного агентства, куда пригласил Катаева и других писателей-одесситов.
В Москве Нарбут реорганизовал и создал несколько журналов, в том числе «30 дней», а также издательство «Земля и фабрика» – «ЗиФ», где был, можно сказать, представителем ЦК ВКП(б). Своим прежним одесским подчиненным он, как отмечали современники, явно протежировал. И характерно, что первое отдельное издание «Двенадцати стульев», появившееся в 1928 году, было зифовским. Кстати, вышло оно в июле, аккурат к завершению журнальной публикации, что было оптимально с точки зрения рекламы, а в этой области Нарбут, возглавлявший «ЗиФ», был признанным специалистом.
Нежелание мемуаристов и советских литературоведов соотнести деятельность Нарбута с историей создания «Двенадцати стульев» отчасти объясняется тем, что на исходе лета 1928 года политическая карьера бывшего акмеиста прервалась: после ряда интриг в ЦК (не имевших отношения к «Двенадцати стульям») он был исключен из партии и снят со всех постов. Регинин же остался заведующим редакцией, и вскоре у него появился другой начальник. Однако в 1927 году Нарбут еще благополучен, его влияния вполне достаточно, чтобы с легкостью преодолевать или обходить большинство затруднений, неизбежных при срочной сдаче материалов прямо в номер.
Если принять во внимание такой фактор, как поддержка авторитетного Регинина и влиятельнейшего Нарбута, то совместный дебют Ильфа и Петрова более не напоминает удачный экспромт, нечто похожее на сказку о Золушке. Скорее уж это была отлично задуманная и тщательно спланированная операция – с отвлекающим маневром, с удачным пропагандистским обеспечением. И проводилась она строго по плану: соавторы торопились, работая ночи напролет, не только по причине природного трудолюбия, но и потому, что вопрос о публикации был решен, сроки представления глав в январский и все последующие номера журнала – жестко определены.
Не исключено, кстати, что Нарбут и Регинин, изначально зная или догадываясь о специфической роли Катаева, приняли его предложение, дабы помочь романистам-дебютантам. А когда Катаев официально отстранился от соавторства, Ильф и Петров уже предъявили треть книги, остальное спешно дописывалось, правилось, и опытным редакторам нетрудно было догадаться, что роман обречен на успех. Потому за катаевское имя, при столь удачной мотивировке отказа, держаться не стоило. Кстати, история о подаренном сюжете избавляла несостоявшегося соавтора и от подозрений в том, что он попросту сдал свое имя напрокат.
Есть в этой истории еще один аспект, ныне забытый. Игра в «литературного отца» – общеизвестная традиция, которой следовали многие советские писатели, охотно ссылавшиеся на бесспорные авторитеты – вроде Максима Горького. Но в данном случае традиция пародировалась, поскольку «литературным отцом» был объявлен брат и приятель – Катаич, Валюн, как называли его друзья. И не случайно в воспоминаниях Петрова история о сюжетном «подарке» соседствует с сообщением об одном из тогдашних катаевских псевдонимов – Старик Собакин (Старик Саббакин). Петров таким образом напомнил читателям о подвергавшейся постоянным ироническим обыгрываниям пушкинской строке: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил». Получалось, что будущих соавторов благословил Старик Собакин. Посвящением Катаеву открывалась и первая зифовская книга.
Стулья расползаются как тараканы
Командовать парадом буду я!
А вам некуда торопиться: ГПУ за вами само придет!
— А что, отец, в вашем городе женихи требуются? Невесты у вас есть? — Кому и кобыла невеста.
Альпийское нищенство! Святое дело!
Без уголовщины. Кодекс мы должны… кодекс мы должны чтить!
В Берлине есть очень странный обычай: там едят так поздно, что нельзя понять, что это, ранний ужин или поздний обед.
А двести рублей не могут спасти гиганта мысли?
В этот день Бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку «Зубровки», домашние грибки, черной зернистой икорки, форшмак из селедки, украинский борщ, курицу с рисом, фрукты и так далее и тому подобное.
Вас обманули, вам дали гораздо лучший мех! Это шанхайские барсы!
Вас, конечно, удивил ранний визит неизвестного мужчины!
— Ваше политическое кредо? — Всегда!
Россия вас не забудет!.
Ваши бриллианты почти что у меня в кармане, и вы меня интересуете лишь постольку, поскольку я хочу обеспечить вашу старость!
Вегетарианского не держим-с!.
Великолепный символ! Отрыв от народа — и падение!
Вот тебе милиция! Вот тебе дороговизна стульев для трудящихся всех стран! Вот тебе ночные прогулки по девочкам! Вот тебе седина в бороду! Вот тебе бес в ребро!
Всю контрабанду делают в Одессе на Дерибасовской улице.
Хоть был пожарником Гаврила, Гавриле дали фильм снимать!
Ближе к телу, как говорит Ги де Мопассан!
— Вы, кажется, спросили меня про какие-то деньги? — А как же! За мебель, за ордера. — Ой, голуба! Клянусь честью покойного батюшки, забыл снять с текущего счета.
Вы в каком полку служили?
Вы знаете, кто этот мощный старик? Не говорите, вы этого не можете знать!
— Вы любите деньги больше, чем надо. — А вы их не любите? — Нет. — А зачем же вам тогда 60 тысяч? — Из принципа.
Вы мне в конце концов не мать, не сестра и не любовница!
— Вы мне стулья, а я вам — ситечко. Хо-хо? Железно!
Вы мне льстите, проказница!
Дети вас не забудут!
Дуся, вы меня озлобляете!
Вы не в церкви, вас не обманут!
Гаврила был неверным мужем, Гаврила женам изменял!
Страдал Гаврила от гангрены, Гаврила от гангрены слег.
Где среди пампасов бегают бизоны, а над баобабами закаты словно кровь.
Гигант мысли! Отец русской демократии! Особа, приближенная к императору.
— Гроссмейстер отдал слона! — Хитрит! — Ладью подставил! — Заманивает!
Где вы видели, чтобы мужья изменяли женам? Я лично такого совершенно не помню. Потом, это же наши мужья, это же наши жены! Да абсолютно не типично!
Дача взятки должностному лицу при исполнении служебных обязанностей — да это… статья 114-я Уголовного кодекса!
Деньги давай, давай денги! Давай деньги, я тебе говорю.
— А можно так: утром стулья, а днем деньги? Можно. Но деньги вперед!
Держите! Держите его, он украл нашу колбасу!
Дяденька, дай десять копеек! Дай десять копеек, я тебе говорю!
Завтра на конспиративной квартире нас будет ждать… нас будет ждать засада. Придется отстреливаться.
Живыми мы им не сдадимся!
Запад нам поможет, крепитесь, полная тайна вкладов, то есть организации.
Здесь Паша, обладающий сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить. Может быть, даже ногами.
Знойная женщина, мечта поэта!
Может быть, вы, святой отец, партейный?
И в нее влюбился, и ее назвал он птичкой на ветвях своей души…
Из уважения только к вашему дворянскому происхождению я готов работать за жалкие какие-то 40 %.
Камни, я вижу, подобраны со вкусом!
Киса и Ося были тут.
Краситель «Наяда». Окрашивает волосы в изумительный каштановый цвет!
Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень.
Лед тронулся, господа присяжные заседатели!
Куда девал сокровища убиенной тобой тещи? Говори! Покайся, грешник, покайся!
Лучшие времена скоро наступят! Впрочем, к беспризорным детям, которых я в настоящий момент представляю, это не относится.
Месье, же не манш па сие жур!
Вы хотите, чтобы я работал даром, да еще дал ключ от квартиры, где деньги лежат!.
Мне моя жизнь дорога как память!
Мне угодно продать вам от мертвого осла уши.
Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат?
Мусик, ну, ты не жалеешь своего маленького мужика.
Мы объяснимся в другом месте.
Молчи, грусть, молчи!
Моя курочка, твой петушок сейчас придет!
Мусик, ну, готов гусик?
Набил бы я тебе рыло, да только Заратустра не позволяет!
Наши стулья на месте, ревизор выехал — мы можем уходить.
— Наших в городе много? Каково настроение? — При наличии отсутствия, я бы сказал…
Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя царицы Тамары!
Не бейте себя ушами по щекам, не надо!
Не учите меня жить!
Непонятно, зачем, почему, отчего я тебя повстречал ни с того ни с сего, я тебя повстречал.
Мы чужие на этом празднике жизни!
Нервных просят не смотреть.
Предупреждаю: у нас длинные руки!
— Никогда! Никогда еще Воробьянинов не протягивал руки! — Так протянете ноги, старый дуралей!
Ну дайте же человеку поспать!
Ну что, лед тронулся?
Ну не верю, не верю! Жалостливее, больше музыки в голосе!
Ну, ты, жертва аборта!.
Оказание сопротивления при исполнении служебных обязанностей — статья 215-я пункт «б».
Он крал, и ему было стыдно. Он крал постоянно и постоянно стыдился.
— Он мне пожертвовал ферзя! Что делать? Сдавайся, пока не поздно!
Отдай колбасу, дурак! Я все прощу!
Откуда же в Париже может быть известно имя Остапа-Сулеймаиа Берта-Мария-Бендер-бея!
Побольше цинизма! Людям это нравится.
— Ох, побьют нас! — Когда будут бить, будете плакать.
Охотник за табуретками!
По мне, хоть всю жизнь живи, раз хороший человек.
Поедем, поедем в номера!
Получишь у Пушкина.
Простенько и со вкусом! Но жить с такими волосами в Советской России не рекомендуется.
— С вас, между прочим, за стрижку и бритье 2 рубля. — Почему так дорого? Везде берут 40 копеек. — За конспирацию, товарищ фельдмаршал.
— С какой целью берется плата? — Э-э, с целью капитального ремонта провала, чтобы не слишком проваливался.
Сами сознаемся или будем дальше отпираться?
Сейчас в Европе и в лучших домах Филадельфии принято разливать чай через ситечко.
Сейчас такие дивные погоды стоят: «Это май, весельчак, это май, чародей, веет свежим на нас опахалом!».
Серьезнее, серьезнее! Слезу дайте!
Скоро заживем по-новому и свечной заводик свой заведем, и еще кое-что!
Скоро только кошки родятся!
Словарь Вильяма Шекспира составляет примерно 12 тысяч слов, словарь дикаря из людоедского племени мумба-юмба составляет 300 слов, Эллочка Щукина легко обходилась 30-ю словами.
Словно статуэтка, девушка стояла…
Слушайте вы, дамский любимец!.
Снимите меня, я отдам колбасу!
Союз… союз Меча и… этого, как его… орала!
Спокойно! За дело берусь я!
Старуха не подкачает, надежная женщина?
— Старухи живут на полном пансионе. — Это которые еще до исторического материализма родились? — Когда родились, тогда и родились.
— Это сироты. — Ага, тяжелое наследие царского режима.
Это типичное пижонство — грабить бедную вдову!
Стройная фигурка цвета шоколада…
Стулья надо ковать, пока они горячи!
Стулья расползаются, как тараканы!
Считаю до пяти. Да или нет. Раз… — Да.
Твой суслик летит к своей курочке на крыльях любви!
Торг здесь не уместен!
У меня все ходы записаны!
Золотая голова! Конспиратор!
У меня есть не меньше оснований полагать, что и я один справлюсь с вашим делом!
У нас хотя и не Париж, но милости просим к нашему шалашу!
— Хрупкие камыши издавали в темноте свой шорох. Двое влюбленных… — Шумел камыш, деревья гнулись.
Что хо-хо. Где второй стул?
Это грабеж среди белого дня!
Я приглашаю вас сейчас же сделать свои взносы и помочь детям. Только детям! И никому другому, вы меня понимаете!
— А сколько вам лет, простите за нескромность? — К науке, которую я в данный момент представляю, это не имеет никакого отношения.
— А вот здесь варим кашу для старушек. — На машинном масле?
А когда же будем бить морду?
А хоть всю жизнь живи, раз хороший человек. Барин из Парижу приехал!
Батистовые портянки носить будем, крем-марго кушать!
Без вас не так смешно жить!
— Без уголовщины! Кодекс мы должны чтить! Повторите! — Кодекс должны чтить.
Белеет мой парус, такой одинокий, на фоне стальных кораблей!
— В таком доме — и без невест! — Наших невест давно на том свете с фонарями ищут!
Браво, Киса! Браво! Что значит моя школа!
Бриллианты почти что у меня в кармане. Вы меня интересуете постольку, поскольку я хочу обеспечить вашу старость!
Будем ковать стулья, пока они горячи!
Бессмертие я вам гарантирую.
Вам торопиться некуда! За вами придут!
Вам, предводитель, давно уже пора лечиться электричеством.
Вино, женщины и карты вам обеспечены.
Жизнь, господа присяжные заседатели, — это сложная штука. Открывается просто, как ящик. Нужно только уметь его открыть.
Впрочем, вы можете уйти. Но предупреждаю: у нас длинные руки!
Вы должны молчать и иногда для важности раздувать щеки.
Вы пожилой человек. Вам надо хорошо питаться.
Готовьте карманы, Киса!
Да дайте ж человеку поспать!
Девушка, к чему такие необузданные желания?! Женщин украшает скромность.
Елизавета Петровна, поедем в номера! В номера!
Если я не вскрою его на 500 рублей, можете плюнуть мне в глаза!
За нами следят. Уже два месяца. Особенно вон тот, с усами, видите?
Завтра на конспиративной квартире нас ждет засада. Придется отстреливаться.
Жизнь диктует свои законы.
Закройте вашу книжку, допейте вашу чашку, дожуйте свой дежурный бутерброд! Снимите и продайте последнюю рубашку и купите билет на пароход.
Здесь Александр Яковлевич, обладающий сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить. Может быть, даже ногами..
Я давно хотел вас спросить как художник художника. Вы рисовать умеете?
Мы уберем его сегодня вечером. Он слишком много знает.
Я как человек, измученный «Нарзаном», долго беседовать не смогу.
Наша мебель будет ваша, с нашим удовольствием!
— Контрабандный товар! Не смывается ни холодной, ни горячей водой, ни мыльной пеной. У вас керосин есть? — Есть. — Так вот, керосином тоже не смывается!
Молодая была уже не молода. Ей было не меньше тридцати пяти лет. Природа одарила ее щедро. Тут было все: и арбузные груди, и нос, и мощный затылок.
— И дикий же народ! — Да. Дети гор.
К поцелуям зовущая, вся такая воздушная!
Какие все-таки у вас организмы-то слабые!
Мы должны протянуть руку помощи, и мы ее протянем. Но эту руку мы протянем не всем, господа, а только маленьким беспризорным детям.
Ничего-ничего, либер фатер Конрад Карлович! Ничего, он же Михельсон, он же Воробьянинов, он же фельдмаршал, он же предводитель каманчей!
Ну вы, дамский любимец!
О, Рио, Рио, грохот прилива! О, Рио-де-Жанейро!
Нет, я не плачу и не рыдаю…
По рукам! Уездный предводитель каманчей!
Общежитие студентов-химиков имени монаха Бертольда Шварца.
Они не знают, что теперь нас трое! Я дам вам парабеллум.
Половина — моя, половина — наша!
Пострадавший отделался легким испугом… Это лошадь отделалась легким испугом, а не я.
Низкий сорт! Нечистая работа!
Ничего, найдем. Святое дело!
Прощай, любимая! И разошлись, как в море корабли.
Работы не боюсь. Работу свою люблю! Разве можно так напиваться на рубль?!
Сейчас нажрутся, станут песни орать! Всю капусту у нас сожрали на месяц вперед. Сволочи!
Утром деньги — вечером стулья. Или вечером деньги — ночью стулья.
Теперь такие погоды замечательные. Помните стихи? «Этот май, баловник, этот май, чародей, веет свежим своим опахалом».
Так, может, вы, святой отец, партийный?
Теперь я уже должен жениться. Как честный человек.
Чего ж так много-то? Овес нынче дорог?
Что вы на меня смотрите, как солдат на вошь? Обалдели от счастья, да?!
Слушай меня, жертва аборта!
— Что ж ты не идешь ко мне, моя курочка?! — Мой суслик!
Это же грабеж среди бела дня!
— Это сироты, — Угу, дети Поволжья, тяжелое наследие царского режима.
Крепитесь! Заграница нам поможет! Полная тайна организации!
Такая провинциальная непосредственность! В центре таких субтропиков давно уже нет, но на местах и на периферии еще встречаются!
Только из уважения к личности бывшего предводителя… — Чь! —…дворянства, я готов работать из 40 %.
Это типичное пижонство — грабить бедную вдову! Я и рад бы, но ваши условия душа не принимает.
Крепитесь! Заграница нам поможет! Полная тайна организации!
Я вам 7 рублей дам. — Жуть! — Блеск! — Мрак! — Та-а-ак!
Стулья расползаются как тараканы
Вы мне стулья, а я вам – ситечко. Хо-хо? – Железно!
Кадр из к/ф «Двенадцать стульев».
Завтра на конспиративной квартире нас будет ждать… нас будет ждать засада. Придется отстреливаться.
Здесь Паша, обладающий сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить. Может быть, даже ногами.
Знойная женщина, мечта поэта!
Камни, я вижу, подобраны со вкусом!
Киса и Ося были тут.
Командовать парадом буду я!
Крепитесь! Заграница нам поможет! Полная тайна организации!
Лед тронулся, господа присяжные заседатели!
Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень.
Лучшие времена скоро наступят! Впрочем, к беспризорным детям, которых я в настоящий момент представляю, это не относится.
Месье, же не манш па сис жур!
Мне моя жизнь дорога как память!
Мне угодно продать вам от мертвого осла уши.
Может быть, вы, святой отец, партейный?
Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат?
Молчи, грусть, молчи!
Моя курочка, твой петушок сейчас придет!
Мусик, ну, готов гусик?
Мусик, ну, ты не жалеешь своего маленького мужика.
Мы объяснимся в другом месте.
Мы чужие на этом празднике жизни!
Набил бы я тебе рыло, да только Заратустра не позволяет!
Наших в городе много? Каково настроение? – При наличии отсутствия, я бы сказал…
Остап, Эпизодич. Роль.
Не бейте себя ушами по щекам, не надо!
Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя царицы Тамары!
В этот день Бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку «Зубровки», домашние грибки, черной зернистой икорки, форшмак из селедки, украинский борщ, курицу с рисом, фрукты и так далее и тому подобное.
Запад нам поможет, крепитесь, полная тайна вкладов, то есть организации.
У нас хотя и не Париж, но милости просим к нашему шалашу!
Он мне пожертвовал ферзя! Что делать? – Сдавайся, пока не поздно!
Я приглашаю вас сейчас же сделать свои взносы и помочь детям. Только детям! И никому другому, вы меня понимаете!
Не учите меня жить!
Непонятно, зачем, почему, отчего я тебя повстречал ни с того ни с сего, я тебя повстречал и утратил покой, непонятно, зачем, не известно, на кой…
Нервных просят не смотреть.
Никогда! Никогда еще Воробьянинов не протягивал руки! – Так протянете ноги, старый дуралей!
Ну что, лед тронулся? – Жулик! – Что? – Тронулся.
Ну, ты, жертва аборта!
Он крал, и ему было стыдно. Он крал постоянно и постоянно стыдился.
Это грабеж среди белого дня!
Отдай колбасу, дурак! Я все прощу!
Откуда же в Париже может быть известно имя Остапа-Сулеймана Берта-Мария-Бендер-бея!
Ох, побьют нас! – Когда будут бить, будете плакать.
Охотник за табуретками!
По мне, хоть всю жизнь живи, раз хороший человек.
Побольше цинизма! Людям это нравится.
Поедем, поедем в номера!
Получишь у Пушкина.
Сейчас в Европе и в лучших домах Филадельфии принято разливать чай через ситечко.
Предупреждаю: у нас длинные руки!
Простенько и со вкусом! Но жить с такими волосами в советской России не рекомендуется.
С вас, между прочим, за стрижку и бритье два рубля. – Почему так дорого? Везде берут сорок копеек. – За конспирацию, товарищ фельдмаршал.
С какой целью берется плата? – Э-э, с целью капитального ремонта провала, чтобы не слишком проваливался.
Эпизодич. Роль, Остап.
Сами сознаемся или будем дальше отпираться?
Сколько же вам лет? – К науке, которую я в данный момент представляю, это не имеет никакого отношения.
Афиша к к/ф «Двенадцать стульев».
Скоро заживем по-новому и свечной заводик свой заведем, и еще кое-что!
Скоро только кошки родятся!
Словарь Вильяма Шекспира составляет примерно 12 тысяч слов, словарь дикаря из людоедского племени мумба-юмба составляет 300 слов, Эллочка Щукина легко обходилась 30-ю словами.
Слушайте вы, дамский любимец!
Снимите меня, я отдам колбасу!
Сорок? – А-ха-ха-ха. – Пятьдесят? – Хо-хо-хо. Почти. Тридцать восемь.
Союз… союз меча и… этого, как его… орала!
Спокойно! За дело берусь я!
Старуха не подкачает, надежная женщина?
Старухи живут на полном пансионе. – Это которые еще до исторического материализма родились? – Когда родились, тогда и родились.
Стройная фигурка цвета шоколада…
Стулья надо ковать, пока они горячи!
Стулья расползаются, как тараканы!
Считаю до пяти. Да или нет. Раз… – Да.
Твой суслик летит к своей курочке на крыльях любви!
Торг здесь не уместен!
У меня все ходы записаны!
У меня есть не меньше оснований полагать, что и я один справлюсь с вашим делом!
Утром деньги – днем стулья, днем деньги – вечером стулья, вечером деньги – ночью стулья, ночью деньги – утром стулья, утром…
Хрупкие камыши издавали в темноте свой шорох. Двое влюбленных… – Шумел камыш, деревья гнулись.
Что хо-хо. Где второй стул?
Это сироты. – Ага, тяжелое наследие царского режима.
Это типичное пижонство – грабить бедную вдову!