Твоего отца как звали
«Дитя, как зовут твоего отца?» – «Сатана»
Подлинная история
Шел как-то священник по улице и встречает мальчугана лет пяти-шести – босые ноги по колено в грязи, волосы всклокочены, лицо чумазое, немытое, руки все в цыпках – и спрашивает его:
– Дитя, откуда ты идешь?
– А как зовут твоего отца?
– А братья и сестры у тебя есть?
И тогда священник спросил:
– А где же ты живешь, дитя?
– Пойдем, я знаю где! – и пошел вместе со священником.
И показывает ему на околице старую, скособоченную развалюху с обвалившимся забором. Священник берет ребенка за руку и входит во двор. И слышит, как в доме ругаются мать и отец.
Муж клянет жену страшными словами, а она ему в ответ:
Проходят мимо дети, он:
А жена вслед за ним вопит:
– О горе мне, этот дом – сущий ад!
Ребенок не знал других слов – только ругань, только, что в доме его ад
Услышал это священник и понял, почему ребенок говорит, что идет из ада. Он не знал других слов. От матери слышал, что в ее доме ад, что отца зовут сатаной, мать – крылом сатаны, а братьев и сестер – диаволами. Это всё он услышал дома.
А знаете, почему дом превращается в ад? Где нет поста, нет утренней и вечерней молитвы, где нет чистой жизни, где в церковь не ходят, а с утра пьют, курят и ругаются, там воистину дом становится адом. И диавол заходит туда, и тогда уже горе человеку во все дни, которые он проживет на земле! Целый день проклятия, целый день мордобой, целый день мучения: туда ведь вошел диавол! Диавол несет с собой ненависть, ссоры, гнев, ярость, ругань, проклятия, сквернословие, побои, убийства, пьянство, разврат. Вот так вот! Куда ни войдет, диавол всё разрушает. И дом превращается в ад!
А где утром встают, и воздают поклонение Богу, и отправляются на работу с молитвой в душе, и постятся в святые посты, и подают милостыню, и читают священные книги, и терпят скорби и невзгоды с радостью, там благословение Божие и по Его милости всё устраивается на пользу души и нам во спасение.
Как твоего папу зовут?
Ходил в местную больницу, в отделение функциональной диагностики.
В коридоре очередь — несколько бабушек, десяток детей-детсадовцев и их воспитательница. Она держит в руках список для уточнения деталей — подходит к детям по очереди и выясняет имя-отчество каждого:
— Алина. — Игоревна!
— Мария. — Александровна!
— Роман. — Дмитриевич!
Подходит к очередному ребёнку:
— Максим.
Мальчик молчит.
— Максим, как твоего папу зовут?
Улыбается, растерянно смотрит по сторонам.
— Ну, как мама папу зовёт?
— «Любимый». иногда «кабанчик».
Улыбается вся очередь 🙂
Мартышка
В 14 лет я попал на месяц в больницу. Получилось, что я там был самым старшим среди мелюзги. Младшим мальчикам было года по четыре, а одной девочке, наверное, года два. Она еще говорить не умела. Она была детдомовская, вернее, из дома ребенка. Наголо стриженая, в замызганных ползунках и вся в зеленке. Вряд ли ее стали бы держать в общей палате с чем-то заразным, так что, наверное, не ветрянка или чесотка, а какие-то безобидные болячки. Но выглядело жутенько.
Из-за этих болячек девочки постарше ее гоняли, называли паршивой. А она тянулась ко всем, видимо, не хватало ласки в своем детдоме. И в первый же день, когда я пришел в столовую и сел на стул, она подбежала, по штанам вскарабкалась ко мне на колени, обняла и замерла пугливо. Видно было, что она и боится, и надеется, что не прогонят.
А я не стал ее прогонять. Мне самому очень не хватало тактильных ощущений. У нас в семье телячьи нежности были не приняты, родители почти никогда нас не обнимали, с братом мы если не дрались, то играли во что-нибудь шумное. А в больнице пропало и то немногое, что было. Так что я обнял эту малышку, прижал к себе и стал покачивать. А она что-то такое завыла-запела, без слов, но очень уютное и ласковое.
Не помню ее имени. Все называли ее Мартышкой, у нее и правда было что-то обезьянье в личике. Когда я утром выходил из палаты, нянечки мне говорили: «Ну где же ты, невеста уже заждалась». Я негромко звал: «Мартышка!», и она, где бы ни была, слышала и бежала по больничному коридору мне навстречу с радостным воплем. Я подхватывал ее на руки и потом таскал на себе весь день, то на плечах, то под мышкой, то садился и сажал на колени.
Хотелось бы написать что-то вроде: «Мои родители удочерили Мартышку, и теперь она моя сестра». Но я рассказываю не рождественскую сказочку, а кусочек реальной жизни. Я ничего не знаю о ее судьбе. Может быть, ее и правда потом удочерили. Может быть, нет, и она покатилась по наклонной и спилась, как 90% детдомовцев. Может, преодолела всё и прожила достойную жизнь. А может, так и не научилась говорить и кончила свои дни в инвалидном доме.
А меня эта встреча перевернула. Я потом очень сильно тосковал по этому ощущению, когда мелкое теплое существо сидит у тебя на коленях и доверчиво обнимает. До сих пор считаю, что это – самое восхитительное, что может почувствовать человек в своей жизни, никакие сигары с коньяком, оргазмы и спортивные победы рядом не стояли.
Тоска прошла, когда родились мои собственные дети, а родились они довольно рано. С первого дня я их бесконечно обнимал, ласкал, таскал и тискал – но, конечно, не только тискал, но и укачивал, переодевал, мыл, кормил и делал всё остальное, что полагается делать с маленькими детьми. Случился в моей семейной жизни такой момент, когда я влюбился в другую женщину и задумался об уходе. Но задумался ровно на минуту, пока не задал себе вопрос: смогу ли я прожить хотя бы день без моих мартышек? Сразу понял, что нет, и вопрос был решен.
У моей жены была подруга Галя, которая вышла замуж за человека, помешаного на чистоте и порядке. Он мыл руки по двадцать раз в день и мог закатить скандал из-за одной крошки на полу или одной капли воды в раковине. Человек вырос в доме, полном грязи и тараканов, и двинулся на этой теме. Конечно, о детях в этой семье нечего было и думать, они ведь писают, какают, пускают слюни, срыгивают, размазывают еду по столу и так далее. Галя сперва переживала, потом смирилась.
Году на шестом этого брака Галя привела мужа к нам в гости. Он с опаской сел на наш не слишком чистый диван, держа руки на весу, как хирург перед операцией, чтобы ничего не коснуться. Но тут подошла наша младшая дочь, ей как раз было два года, и не говоря худого слова полезла к нему на колени.
Я прямо видел внутреннюю борьбу на его лице. Согнать вроде неудобно, не кошка всё-таки. Трогать – страшно и противно. Задал какой-то светский вопрос, типа как зовут твою куклу. Дочка охотно ответила, она в два года неплохо говорила. Сказала ему еще что-то, он ответил. Всё это держа руки на весу. Но постепенно он почувствовал, что ничего страшного не присходит, а происходит что-то хорошее, и перестал следить за стерильностью рук. Обнял дочку за плечи, покачал на колене, погладил по голове. Видно было, как человек оттаивает. Минут через двадцать он уже вел себя как любой другой гость в доме с детьми. Уходил очень довольный и жал всем руки, как нормальный человек.
А назавтра Галя позвонила моей жене в радостном потрясении: вернувшись от нас, муж потребовал немедленно, не откладывая ни на день, завести ребенка. Вот такая эстафета от Мартышки через мою дочь к Галиному сыну, который в ином случае мог бы и не родиться.
