Текст как объект гальперин
Текст как объект гальперин
Существуют логико-философские категории, выделенные из общих понятий времени, пространства, движения, причинности, последовательности, обусловленности. Эти понятия реализуются в категориях лишь постольку, поскольку каждая категория представляет собой определенный набор признаков, необходимый для операций данной науки. Так, логико-философской категории времени, выделенной и осознанной из общего понятия времени, присущи признаки движения, порядка, линейности, необратимости, дробности, беспредельности, относительности и др. Категории пространства присущи признаки протяженности, трехмерности, бесконечности и ряда других. Так же обстоит дело и с другими категориями.
Философия, являясь наукой наук, оказалась фундаментом, на котором возникали понятия других наук, подчеркиваю, не категории, а понятия. Философские категории, преломленные в других науках, сначала получают статус соответствующих понятий данной науки, затем эти понятия постепенно воплощаются в своих, имманентных для данной науки категориях. Так, в области грамматики возникли грамматические понятия, образованные из философских категорий. То, что в философии уже обозначалось как категории, как «ступеньки познания», для грамматики послужило базовыми понятиями. Они в свою очередь потребовали выработки грамматических категорий как классов форм (признаков).
Такое понимание грамматических категорий в какой-то степени навеяно так называемыми понятийными категориями, о которых писал И.И. Мещанинов: «..для наличия грамматической категории требуется наличие грамматического понятия, передаваемого грамматической формой» [И.И. Мещанинов, 198]. Некоторая неясность, однако, возникает тогда, когда автор утверждает, что «в грамматических категориях отображаются вовсе не все выявляемые понятия, а только те, которые получают в языке свое формальное выражение средствами морфологии или синтаксиса» [ИМ. Мещанинов, 195]. Что же получает свое формально грамматическое выражение, грамматическое понятие или грамматическая категория? Как было указано выше, логичнее предположить, что грамматические понятия получают свое выражение в грамматических категориях, которые представляют собой некое обобщение классов грамматических форм.
Примерно то же понимание отношения понятия и категории находим у Вандриеса, который пишет, что «грамматическими категориями называются понятия, выражаемые посредством морфем. Так, род и число, лицо, время и наклонение, вопрос и отрицание, зависимость, цель, орудие и т.п. — все это грамматические категории в языках, в которых есть специальные морфемы для их выражения» [Ж. Вандриес, 91].
Действительно, грамматическая категория, будь то категория глагола, имени, прилагательного, залога, времени или любая другая, которой присвоен статус категории, будет соотноситься с грамматическим понятием, в свою очередь соотносимым с соответствующей категорией логики и философии. Так, категория перфекта есть выражение грамматического понятия последовательности (предшествования), т.е. категории времени в философском плане. Грамматическая категория прилагательного выражает в языке грамматическое понятие качества в его интенсивности и в его других признаках. Это грамматическое понятие не тождественно философской категории качества, хотя и является языковым осмыслением этой категории. Грамматическая категория падежа есть обобщенно представленная в языке группа форм, по их грамматическим значениям выражающих отношения определенных языковых единиц к другим.
Эта грамматическая категория есть выражение грамматического понятия отношений между различными, но определенными классами слов, а такое грамматическое понятие есть воплощение логико-философской категории зависимости.
Думается, что такое понимание указанных терминов не противоречит марксистско-ленинской методологии и дает нам право точнее определить наше понимание грамматических категорий текста.
Для того чтобы раскрыть и описать явление речетворческого процесса его результативности, необходимо коснуться хотя бы вкратце тех научных предпосылок, на основе которых можно построить теорию текста.
Однако аргументированность теории должна быть прежде всего последовательной, логически развертываемой и иллюстративно подкрепленной, поскольку теория только тогда научно обоснована, когда она проверяется практикой. В этой связи уместно привести следующее высказывание Питера Гартмана: «Если считать, что наука о языке должна представить свои выводы в распоряжение общества для возможно широкого применения, тогда следует ввести очень важное новое понятие «доступная технология». Это не значит, что иная технология или теория хуже доступной; это значит, что подлинная научная теория, создаваемая учеными, должна быть так изложена, что не специалисты и не теоретики могли бы успешно пользоваться этой теорией и ее выводами» [см.: Parret H., 136].
Необходимо иметь в виду, что текст представляет собой некое образование, возникшее, существующее и развивающееся в письменном варианте литературного языка. Только в этом варианте расчлененность текста, эксплицитно выраженная графически, выявляется как результат сознательной обработки языкового выражения. В связи с этим следует напомнить о тех существенных дистинктивных признаках, которые определяют различия между письменными и устными вариантами языка.
В результате длительного процесса формирования письменный вариант языка выработал особенности, которые постепенно приобрели статус системности. Определение системности письменного варианта языка и текстообразующих фактов представляет собой трудности, в связи с тем что структура текста еще недостаточно изучена. Столь разнообразны типы текстов, столь резко расходятся в них основные характеристики, что свести все это многообразие к каким-то абстрактным, типологическим
схемам-моделям возможно только в результате большого накопленного опыта наблюдений над функционированием каждого отдельного типа в разные периоды.
Однако признание за письменным языком права на самостоятельное существование отнюдь не означает полной автономии этого варианта. Хорошо известно взаимодействие устного и письменного вариантов. Оно по-разному проявляется у разных народов в разные периоды развития литературных языков. Для целей настоящей работы важно не упускать из виду существенных различий между этими вариантами, предопределенными экстралингвистическим фактором: наличием или отсутствием собеседника. Именно отсутствие того, к кому обращена речь, вызвало к жизни основные грамматические категории текста.
Одной из наиболее характерных особенностей письменной разновидности языка является его функциональная направленность, т.е. его ориентация на выполнение какой-то заранее намеченной цели сообщения. Поэтому письменный текст всегда прагматичен, как, впрочем, и всякая речь. Но письменный текст не всегда столь прямолинейно и непосредственно раскрывает свою целенаправленность, как это имеет место в устной речи. Интонация, мимика, жест, самый тип общения (диалог) выявляют намерения говорящего с достаточной очевидностью, в то время как в письменной речи, в особенности в определенных типах текста, это намерение еще нужно распознать, прилагая некоторые усилия и привлекая накопленный опыт анализа разных типов текста.
В последнее время как реакция на чрезмерное увлечение анализом грамматических и лексических особенностей живой, звучащей речи появляется все больше работ по тексту как явлению, которое воплощает
1 См., например, работы 6.В. Виноградова, A.C. Боголюбова, НЮ. Швед ивой, lì.А. Земской. НД. Арутюновой, В. Матеэиуса и др.
В сопоставлении двух вариантов языка необходимо отметить и некоторые другие черты прагматического плана. Устная разновидность всегда стремится к конкретности, однозначности, интонационной недвусмысленности. Она откровенно убеждает. Письменная разновидность абстрактна, неоднозначна, предполагает интонационно многоплановую реализацию сообщения и различную интерпретацию.
Внимание к особенностям и закономерностям организации текста как формы существования письменного варианта языка является результатом познавательного процесса. Преодолевая веками освященные традиции рассмотрения письменного варианта языка как единственного объекта анализа, лингвистика, с одной стороны, вынуждена описывать строй бесписьменных языков и, с другой, стремясь проникнуть в сущность языковых процессов, в механизмы порождения речи и ее функционирования, повернула острие научного познания в сторону устной речи, на некоторое время предав забвению письменную речь.
Соответствующая метаморфоза произошла и с понятием текст после того, как наряду с анализом онтологических и функциональных харак-
Нам представляется спорным утверждение Л.В. Щербы о том, что «монолог является в значительной степени искусственной языковой формой. подлинное свое бытие язык обнаруживает лишь в диалоге» [Л.В. Щерба, 2, 3-4]. Такое утверждение фактически снимает необходимость рассмотрения текста как самодовлеющего факта языка. Если продолжить эту мысль ad absurdum, то можно прийти к заключению, что поэзия, художественная проза и «мерная речь» фольклорного творчества не являются «подлинным бытием» языка. См.: Русская разговорная речь. Под ред. Е.А. Земской М., 1973.
теристик устной речи наука стала искать существенные признаки письменного варианта языка, ранее рассматриваемые как нечто само собой разумеющееся, как нечно данное. Именно поэтому текст в последнее время стал объектом пристального внимания лингвистов.
Удивляет, что в подавляющем большинстве работ, посвященных проблемам теории текста, в качестве материала исследования берется не текст, а отдельные предложения. Правда, в определенных условиях отдельное предложение может оказаться самостоятельным текстом, подобно тому как морфема может стать окказиональным словом, слово — предложением. Однако это лишь спародические явления, не нарушающие общей характеристики текста.
Исследователи стремятся определить наиболее общие параметры текста Так, Цветан Тодоров различает три основные категории — параметры, которые он соответственно называет вербальный, синтаксический и семантический [T. Todorov, 32]. Вербальный параметр образуется конкретными предложениями, формирующими текст, синтаксический определяется взаимоотношениями частей текста, а семантический отражает глобальный смысл текста и определяет части, на которые смысл распадается.
Н.Э. Энквист сводит лингвистические параметры текста к трем основным — тема (topic), фокус (focus) и связь (linkage) [N.E. Enkvist,57]. Тема — это основное содержание текста, фокус служит для выделения маркированных элементов текста (слова, словосочетания, предложения, стилистические приемы), а связь — это средство объединения различных отрезков высказывания. Некоторые лингвисты выделяют позиционный параметр, мотив (motif), темпоральный параметр и др. 2
Приведенные параметры текста, бесспорно, представляют собой важные характеристики текста и могут быть положены в основание пирамиды его признаков. Однако большинство из перечисленных здесь и многие другие, которые выделяются разными исследователями, не несут в себе дистинктивных показателей текста. Ведь такие параметры, как вербальный, синтаксический, семантический, темпоральный или тема, фокус, связь, мотив, присущи речи вообще. Без них нет процесса коммуникации. Следовательно, если в качестве дистинктивных признаков изучаемого объекта признать вышеуказанные, то придется отождествить понятия речь и текст.
особого рода транспонирование письменного кода в устный. 2 Более подробное изложение точек зрения на конституэнты текста см.: Current
Интересны взаимоотношения этих двух кодов в драматургии, где происходит ( особого рода транспонирование пиа 1 Более подробное изложение точек
Trends in Texüinguistics. Berlin, 1978.
Здесь необходимо указать на то общепризнанное положение, что, хотя речь по природе своей спонтанна и неорганизованна, она тем не менее имеет свои ограничения, накладываемые на нее общей системой языка, общим языковым кодом. Однако системность речи и системность языка не совпадают по своим показателям. В языке системность в значительной степени (но не исключительно) покоится на противопоставлениях выделенных признаков. В речи дихотомия речевых единиц не всегда может быть строго соблюдена, а иногда и вовсе не применима как метод познания.
В тексте системность еще только нащупывается. В этом объекте, как мы пытались показать (см. определение), есть свои ограничения, которые по-разному накладываются на разные типы текста. В одних типах текстов они весьма ощутимы и могут быть представлены в виде определенных более или менее строгих правил, в других типах они настолько размыты, что с трудом поддаются регламентации. И все же, как будет показано ниже, в любом типе текста и значит в тексте вообще можно найти категориальные признаки, отличающие его от других единиц языка.
Язык, будучи средством коммуникации и одновременно средством реализации мысли, должен в своем статическом и динамическом проявлении, в своих формах и в их применении отражать закономерности мыслительного процесса, который в свою очередь отражает явления объективной действительности «не как зеркально мертвый акт». Исследование закономерностей мыслительного процесса — задача логики; их реализация в языковых процессах — задача языкознания.
Итак, текст как факт речевого акта системен. Текст представляет собой некое завершенное сообщение, обладающее своим содержанием, организованное па абстрактной модели одной из существующих в литературном языке форм сообщений (функционального стиля, его разновидностей и жанров) и характеризуемое своими дистинктивными признаками.
Смысл относится к законченному отрезку речи, выражающему определенное суждение, ситуационно ориентированное. В этой связи нужно высказать несколько соображений по поводу терминов, предложенных В.А. Звегинцевым: псевдосмысл и псевдопредложение [Звегинцев, 1976]. Автор этой работы не признает за самостоятельным предложением смысла, если оно не соотнесено с текстом. Более того, такое предложение рассматривается как лишенное своего непосредственного назначения: оно лишь строительный материал языка.
Трудно согласиться с тем, что изолированное предложение лишено смысла. Термин «псевдосмысл» нисколько не меняет основной мысли автора. Фактически такое понимание существа предложения родственно давно известным концепциям, отрицающим объективное значение слова:
значение в их понимании есть лишь употребление. Подобно этому по В.А. Звегинцеву предложение существует лишь в контексте. Но ведь предложение как единица синтаксиса должно рассматриваться не только со стороны того конкретного значения, которое оно приобретает в тексте, но и в абстрактно-структурном и семантическом планах. В интересном и глубоком исследовании смысла предложения, проведенном H Д. Арутюновой, убедительно доказывается это положение. Приведу лишь два высказывания из зтой работы: «. возникая на основе предложения, номинализованная конструкция может выступать в дальнейшем тексте в качестве субститута конкретного факта. Значение предложения передвигается тем самым на денотативный уровень. Происходит соединение препозитивной семантики с идентифицирующей функцией, или, иначе, абстрактного (непредметного) значения с единичной референцией». Второе высказывание подчеркивает содержательную сторону предложения, не привязывая ее к тексту, а отвлекаясь от текста: «. мысль не может быть выражена в языке иначе, как в форме предложения» [Арутюнова 1976 (6), 16]. Аналогичные высказывания находим у Н.Ю. Шведовой, Е.В. Падучевой и других.
Другое дело, когда предложение в тексте подвергается некоторому переосмыслению. Это ни в какой степени не снимает сущностной характеристики изолированных предложений в их разнообразных семантических репрезентациях.
Таким образом, законченность может быть относительным понятием, завершенность — понятие абсолютное.
Однако, как указывалось выше, даже если отдельные предложения, которые обладают предикативностью (в грамматическом значении этого термина, т.е. оформленные в конструкции с личной формой глагола, как это определяется в большинстве грамматик), то и здесь мы будем говорить о смысле, а не о содержании, поскольку они лишь потенциально коммуникативны.
Из этих рассуждений видно, что можно провести границу между смыслом и содержанием и в плане характера предикативности. Конечно, для грамматики текста вместо термина предикативность можно было придумать другой термин, чтобы не смешивать явления, принадлежащие разным объектам наблюдения. Но поскольку между некоторыми из разбираемых категорий грамматики текста есть определенный изоморфизм с категориями грамматики предложения, а также желая избежать столь модной тенденции называть даже известные явления новыми терминами, мы будем пользоваться общеизвестными в лингвистике понятиями и терминами, используя их в несколько ином плане, как это сделано в отношении терминов «смысл», «содержание», «предикация».
Как и всякая абстрактная модель, модель текста не может охватить все признаки объекта исследования. Она, естественно, допускает и даже предопределяет возможные вариации этих признаков, чаще всего беря наиболее существенные из них. В моделях текста по-особому проявляются указанные выше дистинктивные признаки, которым с полным правом можно присвоить ранг грамматических категорий текста.
Все эти категории получают свои конкретные формы реализации. Так, например, формы категории информативности — это повествование, рассуждение, описание (обстановка, ситуация, действие, природа, личность) и т.д.; категория интеграции реализуется: а) в формах подчинения одних частей текста другим, формах совпадающих и не совпадающих с формами подчинения, характерных для предложения, б) в стилистических приемах, в) в синонимических повторах и др.; категория ретроспекции выявляется как композиционными, так и лексическими средствами.
Подобно тому как в предложении мы различаем допустимые и недопустимые отклонения от «правильных» предложений, в тексте (в его разнотипных проявлениях) можно усмотреть «правильные» и «неправильные» тексты, т.е. такие, в которых в полной степени или частично проявляются характерные для этого текста категории, и такие, в которых нарушаются основные, ведущие категории. «Неправильные» тексты тем не менее не перестают удовлетворять требованиям текста. Можно опять прибегнуть к аналогии. Уже ставшее хрестоматийным предложение Зеленые идеи бешено спят является предложением, несмотря на то что оно с определенных позиций считается «неправильным». Тексты «Бойня № 5» Курта Воннегута или «Улисс»Джеймса Джойса могут считаться с позиций модели этого типа текстов «неправильными», но, как известно, «неправильное», часто исполняемое, может стать приемлемым и в итоге вариантом «правильного».
Рассматривая категории текста как категории грамматические, приходится, однако, признать, что не все они присущи любому тексту и не 22
всегда осознаются как наличествующие даже там, где они обязательны. Так, например, модальность текста в произведениях Хемингуэя едва ли не сведена к нулю, хотя, с нашей точки зрения, всякая эмотивная проза не свободна от субъективно-модального параметра. Требуется значительная доля осведомленности читателя в средствах художественной изобразительности, чтобы увидеть в прозе Хемингуэя субъективно-оценочные характеристики персонажей, выявляющие отношение автора к этим персонажам, событиям, действиям и пр. 1 Другие категории текста, как ретроспекция/проспекция, подтекст, являются факультативными и свойственны лишь определенным типам текста.
Многие тексты, и в особенности тексты художественные — повести, рассказы, романы, пьесы, фольклорные произведения, оказывают воздействие на чувства читателя и возбуждают реакцию эстетического порядка. Текст может вызвать образы — зрительные, слуховые, тактильные, вкусовые. Эти образы оказываются не безразличными к самому содержанию литературно-художественных произведений. Но такие образы зачастую не осознаются как несущие какую-то дополнительную информацию. Они остаются как бы «побочным» продуктом процесса чтения. Стоит обратить внимание на интересную статью В. Асмуса «Чтение как труд и … Продолжение »